То обстоятельство, что в некоторых меньшевистских и белогвардейских кругах Кронштадт встретил открытую симпатию, укрепляло троцкистскую и сталинистскую версию. Более убогое обоснование официальной легенды трудно себе представить. Разве не сам Троцкий в своей «Истории русской революции» с полным основанием уничижительно отзывался о политических познаниях и общественном понимании симпатизировавшего Кронштадту реакционера профессора Милюкова? Только потому что Милюков и белогвардейская пресса выразили симпатию Кронштадту, только на этом основании восстание было контрреволюционным? А как тогда, в соответствии с этими представлениями, следует оценивать НЭП, которая была введена в России вскоре после Кронштадта? Ведь ее открыто благословил буржуа Устрялов. Но это же не заставило большевиков назвать НЭП «контрреволюционной». Этот факт также симптоматичен для демагогического создания легенды.
Но отвлечемся от этой легенды. Она, конечно, интересна, уже хотя бы из-за ее социальной функции, но понять ее можно только исходя из действительного хода событий, из действительного процесса общественного развития и социального характера преобразований в России.
Кронштадтское восстание 1921 г. образует драматический пик революции, которая по своему социальному характеру на скорую руку должна быть охарактеризована как буржуазная. Оно было пролетарским отпрыском этой буржуазной революции, точно так же, как при почти сходных обстоятельствах майские события 1937 г. в Каталонии являются пролетарским отпрыском испанской революции (? - прим. ред.) или как в 1796 г. заговор Бабефа представлял собой пролетарскую тенденцию в Великой французской буржуазной революции. То, что все три закончились поражением, имеет одну и ту же причину - каждый раз условия и предпосылки для победы пролетариата отсутствовали.
Царская Россия приняла участие в первой мировой войне как отсталая страна. Исходя из военно-политических потребностей, она подталкивала индустриализацию и тем самым сделала первые шаги на капиталистическом пути, но возникший в связи с этим пролетариат был количественно маленьким по сравнению с гигантской массой российских крестьян. Конечно, политический климат царского абсолютизма чрезвычайно способствовал росту боевого духа российских рабочих. Это позволило им наложить определенный отпечаток на созревавшую революцию, но не смогло решающим образом определить ее ход.
Несмотря на существование Путиловского завода, нефтепромыслов Кавказа, шахт Донбасса и московских текстильных фабрик, главной экономической основой российского общества оставалось сельское хозяйство. Хотя в 1861 г. было проведено своего рода освобождение крестьян, остатки крепостничества далеко не исчезли. Производственные отношения были феодальными, соответствующим была и политическая надстройка; господствующими классами являлись дворянство и духовенство, которые с помощью армии, полиции и чиновничества осуществляли свою власть в огромной помещичьей империи.
Соответственно этому российская революция 20 века имела экономическую задачу ликвидировать феодализм со всеми его следствиями, в роде крепостничества. Она должна была индустриализировать сельское хозяйство и поставить его в условия современного товарного производства, она должна была разбить все феодальные цепи, сковывающие существовавшую промышленность.
Политически революция имела задачу разбить государственный абсолютизм, ликвидировать привилегии феодального дворянства и развить форму правления и государственную машину, которая бы политически гарантировала решение экономических задач революции. Ясно, что эти экономические и политические задачи совпадают с теми, которые на Западе были решены революциями 17, 18 и 19 веков. Однако российская революция - как позднее и китайская характеризовалась особым своеобразием. В Западной Европе, прежде всего, во Франции, буржуазия была носителем общественного прогресса, передовым борцом переворота. На Востоке она, по упомянутым причинам, оставалась слабой. К тому же ее интересы были слишком тесно связаны с интересами царизма. Это означает, что буржуазная революция в России должна была совершиться без буржуазии и даже против нее.