Читаем Кронштадт - Таллин - Ленинград (Война на Балтике в июле 1941 - августе 1942 годов) полностью

Встали в 6 часов. В 7 на завтрак. Дали по 300 г хорошего хлеба и 50 г масла. Терпеть с 7 до 12 очень трудно. Если бы рубануть все 300 г хлеба и граммов 30 масла, то было бы ничего, но нужно оставить хлеб на обед, а то и на ужин. До 9 часов провернул все эстонские пластинки. Хорошие. Так напоминают те дни, когда мы были с эстонцами. Такая хорошая музыка, такая чистая запись!

В 9 часов команда: приготовиться тем, кто едет за углем. До 10.30 сидел в шинели и читал, думая, что сегодня уже не поедем. Вдруг в 11 часов: "Всем, кто за углем, получить расход и быстро пообедать!" Суп со свеклой и грибами, довольно густой - 4 столовых ложки и два кусочка гриба. На второе жидкая пшенная каша - 4 столовых ложки. Съел 100 г хлеба и положил в суп и кашу 20 г масла.

В половине двенадцатого во главе с Кузьминым пошли на "Ермак". Нас 9 человек: 6 из БЧ-2, Туликов, Афанков и Лыткин. Забрались опять в помещение личного состава крана. Ждем машины. В половине второго пришел Кузьмин и пошли в порт. Опять в тот же топливный отдел, Кузьмин послал меня с запиской на "Неву" к старпому, чтобы мне дали первую разгрузившуюся машину для поездки за углем на авторемонтный завод № 1.

Я застал последнюю машину, ту же и с тем же шофером, что и в прошлый раз. Поехали в порт. По дороге шофер завернул домой - отвез ведро кислой капусты. Где он ее достал - не знаю. На кране ребята говорили, что с 20-го ждут прибавки хлеба, что будто бы вчера к ним приезжал какой-то с двумя с половиной средними и говорил им это. Они питаются тоже по 4-й категории, но у них лучше, потому что, если они что-то не получили раньше, то получают потом полностью. Хлеб, масло, сахар или сироп получают сразу вперед за 5 дней, компот получают тоже сухой на руки. Мы тоже не прочь получать компот на руки, т.к. он будет весь твой, а то в стакане попадается всего по одной-две ягодки.

За углем едем на Московское шоссе. Я ехал в кабине. Ехали полчаса. Весь Международный проспект перегорожен баррикадами, везде заставы и патрули. Тут город уже кончается, вдоль шоссе возвышаются только коробки недостроенных корпусов. Ведь в эти годы Ленинград расстраивался в этом направлении. На авторемонтном заводе десятки машин. Ждут ремонта. Пошли греться к шоферам. "Скулила" Бондаренко начал просить старика, чтобы он уступил ему место у печки. Мы на него сразу все накинулись. Немного отогрелись и пошли грузить машины.

Надо нагрузить три машины. Это по три человека на машину. Двое накидывают в кузов, а один перекидывает уголь сзади в переднюю часть кузова. Ему одному надо успеть перекинуть весь уголь, который накидали двое. Эту обязанность выполнял я. Устали все здорово. Я почувствовал, что на левой ноге пальцы как-то занемели. Снял ботинок, носок - большой палец и два соседних побелели и ничего не чувствуют - отморозил. Кто советует растирать снегом, кто рукавицей, кто бежать к печке. Приковылял в будку, где горела печка, и около нее растер пальцы рукавицей. Сразу заныли, но зато покраснели. Все же в ботиночках на морозе в 20° работать не дело. А больше не в чем.

Только накидали три машины, подошла еще одна. Кузьмин говорит, что, если мы ее будем грузить, он сейчас пошлет Гуликова с первой машиной с запиской к старпому, чтобы он дал команду на камбуз оставить нам хороший ужин, хлеба и консервов. Мы, конечно, согласились. Восемь-то человек одну машину нагрузим. Мне не хватило лопаты, и пришлось "сачковать". Кузьмин поручил мне сказать ему, когда кончат грузить машину. Полную не нагружать. К семи часам нагрузили и поехали домой. Совсем стемнело. Затемненные фары совсем не освещают дорогу, а встречные машины идут с полными фарами и ослепляют шоферу глаза. Бондаренко с самого начала залез в кабину и не желал вылезать, но пришел инженер, выгнал его, а рядом с шофером сел Кузьмин и посадил меня к себе на колени. Хотя не особенно удобно, но все же не дует и тепло, но ногам так же холодно.

Уже часа два слышна артиллерийская канонада. Кто куда бьет - не знаем. Шофер говорит, что два месяца назад здесь слышны были крики: "Ура!", отдельные команды, стрельба, а немцы все время били из орудий и минометов по окраинам. Но сейчас уже не бьет, стрельбы из стрелкового оружия не слышно, но артиллерийская пальба ведется постоянно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное