— Вы, Кирилл Игнатьевич, можете рассказывать всё без утайки. Секреты хранить мы умеем, а чем лучше мы будем представлять, что у вас пропало, тем легче нам будет вашу пропажу сыскать, — тут он указал в мою сторону и добавил: — Ефим Родионович — агент опытный. Если он считает, что изображение собаки важно для следствия, то уж поверьте мне — это действительно так.
Честно говоря, я совсем так не считал. По крайней мере, до того момента, как инспектор проявил столь явный интерес к этой псине. Да, рисунок необычный, если всплывут где часики — опознать их будет нетрудно, но не более того. Однако Вениамин Степанович на подсказки был скуп, считая, что инспектор должен только инспектировать работу полиции, а не делать ее за нее, и если уж он так откровенно акцентировал мое внимание на собаке, ее стоило взять на карандаш.
— Поговаривали, — чуть ли не шепотом сообщил Барсуков, — будто бы предок моей супружницы по материнской линии оборотнем был. На узоре-то как раз это он и есть.
— Любопытно, — сказал я и бросил внимательный взгляд на инспектора.
Вениамин Степанович являл собой эталон невозмутимости. Мол, эка невидаль — предок-оборотень. Вон, к примеру, у Матвеева теща — настоящая кикимора, и ничего, живет человек. Не хуже прочих.
Когда пауза откровенно затянулась, инспектор спросил, где произошло ограбление.
— На кладбище, — ответил Барсуков.
— На немецком, — уточнил Матвеев. — Там я его нашел.
Инспектор удивленно приподнял левую бровь, а я как можно более тактично осведомился, за каким лешим его туда понесло. В смысле, купца, хотя Матвееву я потом собирался задать тот же вопрос. Время для визита на кладбище было, прямо скажем, не самое подходящее. Даже снег еще не сошел.
— Ваша правда, — признал купец. — У нас-то в Самаре потеплее будет.
Впрочем, ничего серьезного Барсуков, по его собственным словам, всё равно не планировал. Как оказалось, там, на немецком кладбище, этот самый предок-оборотень и похоронен. По крайней мере, был похоронен. Барсуков планировал убедиться, что покойный всё еще на месте, и если так, то:
— Покаялся бы, прощенное воскресенье, как-никак, — поведал свои планы купец, изображая в воздухе руками нечто, что, скорее всего, должно было бы изобразить перед нами процесс покаяния. — Ну и пошел бы себе восвояси.
Уход восвояси в его исполнении напомнил мне ветвистую корягу, проплывающую мимо берега.
— Есть за что каяться? — сразу спросил инспектор.
— Вроде как нет, — купец развел руками и вздохнул. — Но раз покойный стал живых беспокоить, то, наверное, не просто так. Являлся он мне. Раз десять приходил. Я уже и со счета сбился!
Моей первой мыслью было: хорошо же ему врезали! Впрочем, было и более прозаическое объяснение. Мы с инспектором пришли к нему одновременно, но озвучил его именно Вениамин Степанович:
— Извините, Кирилл Игнатьевич, но я должен спросить: вы, как я понимаю, иногда употребляете алкоголь?
Вопрос, по правде говоря, прозвучал как утверждение.
— Выпил малость, — признал Барсуков. — Для храбрости, ежели что.
Когда он выдыхал, эта малость за три метра чувствовалась. Я на всякий случай занес на бумагу и показания купца, и собственную оценку.
Инспектор спокойно кивнул и задал следующий вопрос:
— И где именно вы выпили?
Барсуков замялся, припоминая.
— Вроде бы заведение называется «У Мартына», — не вполне уверенно произнес он. — Мне его знакомый рекомендовал. Кухня, говорит, у них больно хорошая.
— Это верно, — сказал инспектор. — А кто рекомендовал?
Барсуков так глубоко погрузился в воспоминания, что ему даже пришлось помогать себе руками. Покрутив ими в воздухе, он извлек из глубин разума ответ на вопрос:
— Тимофеев он, Александр. Никак не припомню, как его по батюшке. Тоже, представьте, из Самары. Вот ведь где довелось встретиться.
— Очень интересно, — сказал инспектор. — И тоже купец?
— Нет, — Барсуков махнул рукой. — Курьер почтовый. Говорит, мы и в Самаре встречались, но я, правда, запамятовал. Сами понимаете, человек я торговый, со сколькими людьми за день переговоришь, всех, бывает, и не упомнишь.
— Да, такое бывает, — согласился инспектор. — А от Мартына вы куда направились?
— Прямиком на кладбище.
— Пешком?
Барсуков помотал головой, поморщился и потер затылок.
— Нет, на извозчике, — ответил купец. — Он меня до самых ворот довез, а дальше я уж пешком, да.
Дальше, согласно показаниям Барсукова, он прошел в калитку и побрел в поисках нужной могилы. Последний раз он там был лет десять назад, на похоронах того самого родственника, и с тех пор больше не появлялся. В общем, не удивительно, что покойный осерчал. Кроме того, расчищены были только центральные дорожки, а тропинки и прочие ориентиры скрылись под снегом, так что поиски слегка затянулись.
Тут у меня возникло смутное ощущение, что купец нам что-то не договаривает, но что именно — об этом моя интуиция молчала. Я взглянул на инспектора. Судя по тому, как тот чуть подался вперед, ощущение было правильным.