Кропоткин

Скоро над Кропоткиным нависла новая угроза. Как и почти десять лет назад, в Петербурге, ареста можно было бы избежать, но обстоятельства не позволяли покидать домик в Тононе. Кропоткин был арестован в тот момент, когда не мог думать только о себе. В его квартире умирал от чахотки брат жены. Он скончался в ночь на 21 декабря, и всего через три часа, на рассвете, в дом ввалились жандармы с ордером на арест. Он просил оставить его с женой, скованной горем, до похорон ее брата под честное слово, обещая к назначенному сроку явиться в тюрьму. Но жандармы были неумолимы. Его увезли в Лионскую тюрьму. Вскоре приехали вызванные телеграммой верный друг Элизе Реклю и друзья из Женевы. За гробом брата Софьи Кропоткиной шла половина населения Тонона, знавшая, кто поселился в этом тихом городишке и кого арестовали в ту ночь, когда умер мало кому известный молодой русский.

Во французской тюрьме

Общественное мнение высказалось в нашу пользу…

П. А. Кропоткин, 1899

В начале января 1883 года начался полицейский суд над анархистами — членами Интернационала. Им было предъявлено обвинение в принадлежности к Международному союзу рабочих, а не в организации взрывов — тогда подсудимых пришлось бы отдать под суд присяжных, который, за неимением доказательств, их, несомненно, оправдал бы. Полицейский же суд имел право вынести приговор до пяти лет тюрьмы просто за нарушение закона о запрещении деятельности Интернационала на территории Франции, изданного после разгрома Парижской коммуны.

Обвинение не имело практически никаких серьезных оснований. В качестве главных документов на суде фигурировали два частных письма Петра Кропоткина. В одном он поддерживал павшего было духом француза-рабочего. Речь в письме шла о наступающих великих переменах, о знаменательной эпохе и прочем. В другом, адресованном молодому башмачнику Жану Граву, ставшему потом известным радикальным публицистом, Кропоткин всего лишь объяснял правила французского правописания и пунктуации. Этому письму прокурор посвятил самую патетическую часть своей обвинительной речи, которая вызвала смех подсудимых: «Вы слышали, господа, письмо. На первый взгляд в нем нет ничего особенного. Подсудимый дает урок грамматики рабочему… Но делает он это вовсе не для того, чтобы помочь бедному работнику в приобретении знаний, которых он, по всей вероятности, из лености не получил в школе… Нет, господа! Это письмо написано для того, чтобы… лучше напитать его ядом анархизма, с единственной целью — сделать его более страшным врагом общества». Свою речь прокурор закончил возгласом: «Да будет проклят день, когда Кропоткин ступил на французскую землю!»

Вот это да! Что подумал бы гувернер Пулэн, учивший маленького барчука Петю языку, литературе и истории Франции?

Из пятерых приговоренных к высшему по этой статье наказанию — пятилетнему заключению и штрафу в две тысячи франков — членом Интернационала был один Кропоткин. Кроме него в «почетную пятерку» вошли Эмиль Готье и Луиза Мишель, «красная дева» Коммуны, лишь недавно вернувшаяся из гибельной Новой Каледонии.

В верховных правительственных кругах России были очень довольны: наконец-то князь-бунтовщик запрятан в тюрьму. В знак благодарности республиканской Франции самодержавная Россия шлет прокурору и судье награды — ордена Святой Анны. Суд в Лионе, как и все подобные процессы, если они проводились гласно, приносили больше пользы революционерам, чем их гонителям: подсудимые получали трибуну для широкого распространения своих идей, убежденностью и бесстрашием вызывали симпатии людей. И закономерный процесс социального развития, провозвестниками которого они были, продолжался. Остановить его арестом нескольких человек никогда не удавалось.

Русской читающей публике о Лионском процессе сообщили «Московские ведомости», естественно, со своей, явно неблагожелательной интонацией: «Глава интернационалки князь Кропоткин приговорен Лионским судом к пятилетнему тюремному заключению… Но, будучи лишен возможности руководить шайкой международных разбойников, Кропоткин продолжает быть душою всех анархических шаек».

Действительно, Лионский процесс и заключение в тюрьму необычайно усилили популярность Кропоткина. Сразу же началась кампания за его освобождение. В Национальном собрании Франции около сотни депутатов проголосовали за амнистию всех заключенных по Лионскому процессу. Потом это предложение поддержали в адресованной президенту республики петиции деятели науки и культуры Англии и Франции. Среди них были английские писатели Бернард Шоу и Герберт Уэллс, поэт Алджернон Чарлз Суинберн, философ Герберт Спенсер, французский астроном и писатель Камилл Фламмарион и др. Возглавлял список подписей прославленный патриарх французской литературы Виктор Гюго.