Кропоткин

Специальную группу составили представители от высших учебных заведений — три академика: знаменитый психиатр Владимир Бехтерев, биолог Михаил Мензбир, историк Евгений Тарле. От научных учреждений и обществ присутствовали географ Дмитрий Анучин, химик Иван Каблуков, ботаник и географ Владимир Комаров, океанолог Юлий Шокальский. Художник Леонтий Бенуа представлял Академию художеств. Но основную массу приглашенных составили промышленники, купцы, банкиры, офицеры и генералы из действующей армии. Они тоже поддерживали революцию, свергнувшую самодержавие. На вечернем заседании 14 августа выступил самый знаменитый русский банкир Павел Рябушинский. Он сказал: «Торгово-промышленный мир приветствовал свержение презренной царской власти и никакого возврата к прошлому, конечно, быть не может…»

Возврата быть не может — тут большинство собравшихся согласно. Но куда же идти? Очень многие видели спасение в диктатуре, которая противостояла бы стихийности народного движения, как всегда именуемой страшным словом «анархия». Когда председательствующий Керенский обратился к верховному главнокомандующему Лавру Корнилову: «Ваше слово, генерал!» — зал встал, аплодируя. В левом же секторе продолжали сидеть. Справа послышались возмущенные крики: «Хамы! Встаньте!» Правые уже сейчас требовали покорности будущему диктатору. Слева в ответ летело: «Холопы!» Наконец все затихли. Генерал Корнилов произнес речь, в которой заверил, что с анархией в армии ведется беспощадная борьба, и она будет подавлена, что необходимо поднять престиж офицеров и принять решительные меры…

Этот красивый стройный генерал недолго будет скрывать свои планы: уже через неделю он двинет на Петроград войска под знаменем, на котором красуется эмблема смерти: череп с костями. Но Корнилову не удастся захватить власть, и он войдет в русскую историю как несостоявшийся диктатор. В борьбе с корниловщиной на короткое время объединятся все социалистические партии, и мятеж будет подавлен. Но консолидация сил, ради которой и было созвано Государственное совещание, сохранялась недолго.

Второй день Государственного совещания был отдан выступлениям «левых». От «группы истории» первое слово предоставлено Е. Брешко-Брешковской, «бабушке революции». Она говорила о необходимости защитить родину от наступающих германских армий, продолжив войну, но как социалистка просила правительство обратить самое энергичное, самое строгое внимание на внутренних врагов России — капиталистов и торговцев.

Речь выступившего вслед за ней вроде бы еще более «левого» революционера (куда уж дальше — анархиста!) Кропоткина удивила своей умеренностью. «Граждане и товарищи! — начал он. — Позвольте и мне тоже присоединить мой голос к тем голосам, которые звали весь русский народ… стать дружной стеной на защиту нашей родины и нашей революции… Родина сделала революцию, она должна ее довести до конца… Если бы немцы победили, последствия этого для нас были бы так ужасны, что просто даже больно говорить о них… Продолжать войну — одно великое предстоящее нам дело, а другое, одинаково важное дело — это работа в тылу. Репрессивными мерами тут ничего не сделаешь… Нужно, чтобы русский народ во всей своей массе понял и увидел, что наступает новая эра… Разруха у нас ужасная. Но знаете, господа, что и в Западной Европе наступает новый период, когда все начинают понимать, что нужно строительство новой жизни на новых, социалистических началах…»

Справа зашумели — трудно поверить в эти «начала», особенно сейчас.

«Да, да, — как бы согласился Кропоткин. — Мы все неопытны в деле общественного строительства… Мы многое не знаем, многому еще должны учиться. Но, господа, у вас есть… — оратор обратился к сидящим справа, — я не говорю про ваши капиталы — у вас есть то, что важнее капитала — знание жизни. Вы знаете жизнь, вы знаете торговлю, вы знаете производство и обмен. Так умоляю вас, дайте общему строительству жизни ваши знания. Соедините их с энергией демократических комитетов и советов, соедините и то, и другое и приложите их к строительству новой жизни…»

Призвав присутствующих сделать все возможное, чтобы «уменьшить размеры назревающей братоубийственной гражданской войны», Кропоткин обратился к собравшимся с такими словами: «Мне кажется, нам в этом Соборе русской земли следовало бы уже объявить наше твердое желание, чтобы Россия гласно и открыто признала себя республикой… При этом, граждане, республикой федеративной!.. Пообещаем же, наконец, друг другу, что мы не будем более делиться на левую часть этого театра и на правую. Ведь у нас одна родина»^[85].

Возгласы «браво!» и буря оваций были ответом зала на речь Кропоткина.