Одновременно началось разоружение анархистов и в других городах — почти повсюду с боями. Но так называемых «идейных» анархистов пока не трогали. В мае 1918 года в Москве появился двадцатидевятилетний «независимый» анархист Нестор Махно, год назад вышедший из Бутырской тюрьмы, где он провел восемь лет за участие в террористическом акте. Махно задумал организовать на Украине восстание против немецкой оккупации, а на освобожденных землях создать анархистскую коммуну, воплотив в ней идеи Кропоткина. Но Петра Алексеевича план практической реализации его теории не очень воодушевил. То ли он не верил в возможности этого смелого, но недостаточно образованного человека, то ли вообще сомневался в том, что остров анархистского общества может существовать внутри жесткой государственной системы. От Кропоткина Махно пошел в Кремль, где добился, что его приняли Ленин и Свердлов. Он получил благословение на организацию партизанской войны против германских оккупантов.
Вернувшись в родное село Гуляй-Поле, Махно сумел сколотить отряд из двадцати человек, который очень быстро превратился в многотысячную крестьянскую армию, развернувшую настоящую войну в тылу германских оккупационных сил. И на освобожденной территории, при помощи нескольких «идейных анархистов» (среди них был, например, Всеволод Волин-Эйхенбаум, бывший студент-юрист, родной брат известного литературоведа), Махно предпринял попытку организации «безвластной республики» на основе самоуправления. Из этого ничего не вышло, потому что практически все время приходилось воевать. Трижды махновские части вливались в состав Красной армии и, в частности, оказали ей немалую помощь при прорыве в Крым и разгроме войск генерала Врангеля. Но затем командование красных потребовало от Махно разоружиться; он отказался, желая сохранить свою армию, и после кровопролитных боев в августе 1921 года с остатками своего «войска» ушел в Румынию. Умер Нестор Махно в Париже в 1934 году, оставив после себя несколько книг воспоминаний. Народный полководец-самородок одним из первых был награжден орденом Красного Знамени. Но, когда он стал не нужен, его безжалостно выбросили, как любили говорить большевики, «на свалку истории».
В конце августа 1918 года провели свою конференцию в Москве анархисты-синдикалисты. Собрались 16 делегаций от десяти городов. В принятой декларации конференция выступила «за восстановление вольных советов рабочих и крестьянских депутатов», против института народных комиссаров и руководства партии большевиков, которую назвали «партией застоя и реакции». Кропоткина приглашали на эту конференцию, но он не приехал, так же как ни на одну из последующих; он не был даже на Первом Всероссийском съезде анархистов-коммунистов, состоявшемся в конце 1918 года. Конечно, нездоровье было очевидной причиной, но в эмиграции он тоже не. очень-то жаловал подобные «форумы». В митинговой обстановке решить на них обычно ничего не удавалось. Да и было ли какое-то решение в условиях, когда анархистская вольница все неизбежнее вступала в противоречие с железным централизмом большевистского государства?
В Дмитрове
…Пусть только будет у нас несколько лет свободы…
В июле 1918 года Кропоткин уезжает в Дмитров, тихий старинный городок недалеко от Москвы (на таком же примерно расстоянии, как Брайтон от Лондона). Друг Льва Толстого граф М. А. Олсуфьев (уездный предводитель дворянства) продал ему за символическую плату пустующий дом на бывшей Дворянской улице, переименованной в Советскую (теперь это Кропоткинская улица). Он поселился там с женой Софьей Григорьевной, получив «охранное» удостоверение, подписанное предсовнаркома В. И. Ульяновым-Лениным. В нем говорилось: «Дано сие удостоверение… известнейшему русскому революционеру в том, что советские власти в тех местах… где будет проживать Петр Алексеевич Кропоткин, обязаны оказывать ему всяческое и всемерное содействие… Представителям Советской власти в этом городе необходимо принять все меры к тому, чтобы жизнь Петра Алексеевича была бы облегчена возможно более…»
От местных властей Кропоткин получил разрешение возделывать огород на двух сотках приусадебного участка; его снабжали дровами и сеном для коровы Бурки, доставшейся ему от Олсуфьева вместе с домом. В доме с застекленной террасой — маленькая темная передняя, уютная столовая, из которой дверь вела в кабинет. Больше всего места в нем занимал рояль, все остальное пространство заполнено книгами: полторы тысячи томов было в его библиотеке. Книги лежали и на рояле, и на подоконнике, и на столе, и на стульях…