Крошка Доррит. Книга 1. Бедность

Ученики мистера Криппльса, собравшиеся тем временем в школу, бросили тузить друг друга книгами и сумками (их обычное утреннее развлечение) и уставились на незнакомца, который был в гостях у «Грязного Дика». Они молча созерцали это зрелище, пока таинственный посетитель не отошел на значительное расстояние, а затем разом подняли визг, сопровождавшийся градом камней и самыми выразительными танцами, словом — зарыли трубку мира с такими дикими церемониями, что если бы мистер Криппльс был начальником племени крипльуэев в полной военной татуировке, они не могли бы лучше поддержать честь своего наставника.

Под звуки этих приветствий мистер Артур Кленнэм предложил Крошке Доррит руку, и Крошка Доррит приняла ее.

— Не пройти ли нам по Айронбриджу, — сказал он, — там не так шумно.

Крошка Доррит сказала «как хотите» и выразила надежду, что он «не обижается» на мальчиков мистера Криппльса, прибавив, что сама она училась в вечерней школе этого педагога. Он возразил совершенно искренно, что прощает мальчиков мистера Криппльса от всей души. Таким образом мистер Криппльс, сам того не зная, разбил лед между ними и послужил причиной их сближения.

Погода оставалась пасмурной, и на улицах стояла страшная грязь, хотя дождь перестал, когда они шли к Айронбриджу. Его миниатюрная спутница казалась ему такой юной, что по временам он готов был обратиться к ней — не только в мыслях, но и на словах — как к ребенку. Быть может, он казался ей настолько же старым, насколько она ему молодой.

— Мне было очень прискорбно слышать, сэр, что вас заперли в тюрьме на ночь. Это так неприятно.

— Это пустяки, — возразил он. — Мне устроили отличную постель.

— О да! — живо подхватила она — Там, в буфете, отличные постели. — Он заметил, что этот буфет был в ее глазах великолепным рестораном.

— Я думаю, что там всё очень дорого, — продолжала Крошка Доррит, — но отец говорил мне, что там можно получить прекрасный обед. И вино, — прибавила она робко.

— Вы там бывали?

— О нет, я заходила только в кухню за кипятком.

Нашлось же существо, отзывавшееся с благоговением о великолепии этого роскошного учреждения, отеля Маршальси!

— Я спрашивал вас вчера вечером, — сказал Кленнэм, — каким образом вы познакомились с моей матерью. Слыхали вы ее фамилию раньше, чем она обратилась к вам?

— Нет, сэр.

— Вы не думаете, что отец ваш слыхал о ней раньше?

— Нет, сэр.

Он заметил в ее глазах такое удивление (она, впрочем, тотчас опустила их, когда они встретились взглядами), что счел необходимым прибавить:

— У меня есть причина расспрашивать вас, хотя в настоящую минуту я не могу объяснить ее вам. Во всяком случае вы не должны думать, что она поведет к какому-либо беспокойству или неприятности для вас. Напротив. Итак, вы думаете, что фамилия Кленнэм всегда оставалась неизвестной вашему отцу?

— Да, сэр.

Он чувствовал по тону ее голоса, что ее робкий взгляд снова устремлен на него, и глядел вперед, так как не хотел заставить ее сердце биться сильнее.

Так прошли они на Айронбридж, казавшийся совершенной пустыней после шумных улиц. Ветер дул свирепо, буйными порывами, скользя по лужам и сдувая их мелким дождем в реку. Облака бешено неслись по свинцовому небу, дым и туман мчались за ними, темные воды реки стремились по тому же направлению. Крошка Доррит казалась самым маленьким, самым спокойным и самым слабым созданием под небесами.

— Позвольте, я возьму извозчика, — сказал Артур Кленнэм, чуть не прибавив: «бедное дитя».

Она поспешно отказалась, сказав, что для нее всё равно — сыро или сухо: она привыкла выходить во всякую погоду. Он и сам это знал и еще больше жалел ее, представляя себе, как эта хрупкая фигурка пробирается ночью по мокрым, темным, шумным улицам.

— Вы так ласково говорили со мной вчера вечером, сэр, и так великодушно отнеслись к моему отцу, что я не могла не исполнить вашей просьбы, хотя бы для того, чтобы поблагодарить вас. Мне в особенности хотелось сказать вам… — Она остановилась в нерешимости, и слезы показались у нее на глазах.

— Сказать мне?..

— Что, я надеюсь, вы не будете осуждать моего отца. Не судите его, сэр, как вы судили бы тех, кто живет на воле. Он так долго жил в тюрьме. Я никогда не видала его на воле, но думаю, что с тех пор он сильно изменился.

— Поверьте мне, я и в мыслях не имел относиться к нему жестоко или несправедливо.

— Я не хочу сказать, — продолжала она с некоторой гордостью, как будто опасаясь, что ее могут заподозрить в желании осудить его, — я не хочу сказать, что он должен стыдиться своих поступков или что я нахожу в них что-либо постыдное. Нужно только понять его. Я прошу вас не забывать, как сложилась его жизнь. Всё, что он говорил, истинная правда. Всё так и есть, как он рассказывал. Он пользуется большим уважением. Каждый, кто поступает к нам, рад его видеть. За ним ухаживают больше, чем за кем-либо другим. Сам директор не пользуется таким почетом.

Если существовала когда-нибудь невинная гордость, так это была гордость Крошки Доррит, когда она хвалила своего отца.