Солнце село, и сизый сумрак окутал улицы, по которым поспешно пробиралась та, что давно уже отвыкла от мостовых и тротуаров. Вблизи старого дома прохожие попадались редко, и некому было обращать на нее внимание; но когда сеть кривых переулков вывела ее на широкую улицу, тянущуюся к Лондонскому мосту, она сразу же сделалась предметом общего любопытства.
Высокая, худая, с горящими глазами на мертвенно-бледном лице, в старомодной черной одежде и кое-как накинутой шали, она спешила вперед торопливым, но в то же время нетвердым шагом, как лунатик ничего не видя кругом. Эта странная фигура была заметней среди окружающей толпы, чем если бы она высилась на пьедестале, и потому невольно привлекала все взгляды. Зеваки пялили на нее глаза; деловые люди, проходя мимо, замедляли шаг и оглядывались; гуляющие сторонились, чтобы пропустить ее, и перешептывались, приглашая друг друга взглянуть на это живое привидение; и, казалось, вокруг нее образуется в толпе водоворот, втягивающий всех бездельников и ротозеев.
Растерявшись от этого шумного многолюдья, ворвавшегося вдруг в долголетнюю монотонность ее затворнического существования, от непривычного ощущения простора и еще более непривычного ощущения ходьбы, от неожиданных перемен в смутно помнившихся предметах, от несоответствия между картинами, которые ей подчас рисовало воображение, и кипучим разнообразием живой жизни, она продолжала свой путь, занятая сумятицей собственных мыслей и равнодушная к настойчивому любопытству толпы. Но, перейдя мост и пройдя еще немного вперед, она вспомнила, что не знает дороги, и тут только, оглянувшись в поисках, кого бы спросить, заметила устремленные на нее со всех сторон жадные взоры.
– Зачем вы окружили меня? – спросила она, задрожав.
Передние ряды молчали, но сзади кто-то визгливо крикнул:
– Затем, что вы сумасшедшая!
– Я не более сумасшедшая, чем вы все. Мне нужна тюрьма Маршалси, и я не знаю, как к ней пройти.
Тот же визгливый голос отозвался:
– А еще говорит, не сумасшедшая! Вот же она, тюрьма Маршалси, прямо перед вами!
В толпе поднялся гогот, но тут сквозь ряды протолкался небольшого роста молодой человек, с кротким, приветливым лицом, и сказал:
– Вам нужно в Маршалси? Я туда иду на дежурство. Пойдемте со мною.
Он подал ей руку и повел ее через улицу; толпа, раздосадованная тем, что ее лишают развлечения, напирала сзади, спереди, со всех сторон; слышались насмешки, советы отправляться лучше в Бедлам. После минутной кутерьмы в наружном дворике дверь тюрьмы отворилась и тотчас же снова захлопнулась за вошедшими. В караульне, казавшейся тихим и мирным пристанищем после уличной сутолоки, горела уже лампа, и ее желтый свет боролся с тюремными тенями.
– Ну, Джон, – сказал впустивший их сторож. – Что там случилось?
– Ничего не случилось, отец. Просто эта дама не знала дороги, а мальчишки приставали к ней. Вы кого хотите повидать, сударыня?
– Мисс Доррит. Она сейчас здесь?
Молодой человек заметно оживился.
– Да, она здесь. А как прикажете передать, кто ее спрашивает?
– Миссис Кленнэм.
– Мать мистера Кленнэма?
Она закусила губы, медля с ответом.
– Да. Скажите, что пришла его мать.
– Видите ли, сударыня, – сказал молодой человек, – семейство смотрителя тюрьмы гостит в деревне, и смотритель предоставил в распоряжение мисс Доррит одну из своих комнат. Не угодно ли вам пройти туда, а я схожу за мисс Доррит.
Она молча кивнула головой, и он по боковой лестнице провел ее в квартиру, расположенную в верхнем этаже. Там он распахнул перед нею дверь комнаты, в которой было уже почти темно, и удалился. Комната выходила на тюремный двор, где обитатели Маршалси коротали на разные лады этот летний вечер: одни слонялись по двору, другие выглядывали из окон, третьи, наконец, отыскав укромный уголок, прощались с уходившими посетителями. В тюрьме было душно, жарко; от спертого воздуха кружилась голова; из-за стен смутно доносился шум вольной жизни, напоминая те бессвязные звуки, которые иногда слышишь в кошмаре или в бреду. Стоя у окна, она со страхом и изумлением глядела на тюрьму, словно узница другой тюрьмы, непохожей на эту, – как вдруг тихое восклицание заставило ее вздрогнуть и оглянуться. Перед ней стояла Крошка Доррит.
– Миссис Кленнэм, какое счастье! Ваше здоровье настолько поправилось, что…
Крошка Доррит умолкла, так как лицо, обращенное к ней, отнюдь не говорило о здоровье или о счастье.
– Здоровье тут ни при чем; я сама не знаю, какая сила позволила мне прийти сюда. – Нетерпеливым движением она отмахнулась от этой темы. – У вас находится пакет, который вы должны были передать Артуру, если за ним не придут до закрытия тюрьмы.
– Да.
– Я пришла за ним.
Крошка Доррит вынула из-за корсажа пакет и подала ей, но она, взяв пакет, не убрала руки.
– Вы знаете, что в этом пакете?
Испуганная ее присутствием здесь, ее вновь обретенной способностью двигаться, которую она сама не умела объяснить и в которой было что-то неестественное, почти фантастическое, как будто вдруг ожила статуя или картина, Крошка Доррит отвечала:
– Нет.
– Вскройте и прочтите.