Кроссовки для Золушки

- Понятно. Она не чувствует и не видит свое тело, поэтому не может отождествить себя с женским полом. Впрочем, все это мои теоретические догадки. Человеческий чердак – это очень сложно. Помнишь, «голова – предмет темный, изучению не подлежит»? Может, она совсем нормальная была, а после аварии что-то непонятное произошло. Бывает, люди в таких случаях начинают на неизвестных им иностранных языках говорить или вспоминают то, чего не могут помнить по определению. Знаешь, мой дед тоже психиатром был, доктором наук и профессором. Так вот он на старости лет ударился в религию и о подобных случаях неизменно говорил, что это все бесовские происки. Мол, он всю жизнь изучал человеческую психику и понял, что психики не существует вообще. Есть Бог и есть душа, а все остальное – от лукавого.

Я не стала говорить, что разделаю позицию Валькиного деда, поблагодарила вежливо и вернулась на рабочее место, где несчастную Вику со всех сторон одолевали пациенты. Разговор с Зайцевым нисколько меня не успокоил.

Если отложить в сторону «бесовские происки» (их и так в этой истории через край), то Кросс действительно мог быть Аллой Румянцевой, дамой с нетрадиционной сексуальной ориентацией и идентификацией. И у него (или у нее?) могла быть подружка, которая изменила ему (ей?) с мужчиной – и такое бывает. Недаром мне эта месть с яйцом так понравилась, уж больно она была… женской. Мужики в таких случаях действуют более примитивно.

Конечно, не слишком сюда строятся воспоминания о крестинах и просфорках. Кросс говорил, что крестился примерно десять лет назад взрослым, а Алла десять лет назад была еще соплячкой. Но может, имелось в виду то, что он не был грудным младенцем?

И все же, все же…

Я продолжала надеяться, что это не более чем совпадение. Что Кросс все-таки мужчина.

Между прочим, мой разговор с Валькой возымел еще и другое следствие. Через некоторое время коллеги начали посматривать на меня как-то странно. А после обеда я услышала в разговоре двух врачих свое имя. Завидев меня, они резко замолчали и, сделав морду ящиком, разбежались в разные стороны.

Все ясно, с подачи Вальки Зайцева коллеги записали меня в лесбиюшки. Вот это называется мужская месть!

Следующие несколько дней я пребывала в жесточайшей хандре. На улице стабильно моросило – мельчайшей водяной пылью, серебрившей одежду. Как-то вдруг похолодало, и в конце июля явственно запахло осенью. Даже желтые листья летели откуда-то при резких порывах ветра. На работу я ходила в осенних туфлях, да и по прочим мелким надобностям тоже. С Кроссом общалась мало. Сам он то ли почувствовал мое настроение, то ли тоже захандрил – больше помалкивал. Меня это вполне устраивало.

 Наконец я поняла, что больше не вынесу этого бездействия. Купив в каком-то подозрительном ларьке удостоверение частного детектива, я вклеила туда свою фотографию и отправилась «на задание». Вооружившись пачкой фотографий, я бродила вокруг тридцать третьего дома и приставала к собачникам, мамашам с колясками и пенсионерам. Результат оказался плачевным. Аллу Румянцеву опознали еще несколько человек.

  Я окончательно упала духом, но тут одна из молодых мам нерешительно ткнула пальцем в физиономию Юрия Седова.

  - Кажется, я его где-то здесь видела. Когда? Не помню точно. Может, неделю назад. А может, и две. Или месяц. Знаете, у меня с ребенком вообще все в голове перемешалось.

  Меня трясло крупной дрожью. Седов, если верить ориентировке, пропал за два дня до того, как я купила кроссовки. То есть примерно три недели назад. Алла Румянцева пропала где-то на неделю раньше.

  Но больше ничего толкового из молодухи вытрясти не удалось. Вроде, видела. А может, и не видела. И все.

   Вернувшись домой, я положила перед собой обе фотографии и долго смотрела на них. Чем больше мне нравился Юрий Седов, тем больше я ненавидела Аллу Румянцеву. И тем больше я подозревала, что Кросс – все-таки Алла. Не в силах справиться с раздражением и отчаянием, я набросилась на него:

- Какого хрена ты вообще поперся к колдуну? И что тебе надо от него было? Удачи в бизнесе? Порчу на конкурента навести? Или член на десять сантиметров длиннее?

Тут я сообразила, что говорю все это, ориентируясь на то, что он был мужчиной, и рассвирепела еще больше:

- Или бабу приворожить? Сдается мне все-таки, любезный Кросс, что ты все-таки сам был, вернее, была бабой. Лесбиянкой.

Кросс мертво молчал, и мне на секунду показалось, что я все это придумала. Или во сне увидела. Стоят себе на подоконнике кроссовки и выглядит не более живыми, чем чайник на плите или часы на стене. Нет, часы даже живее, потому что стрелки двигаются. Но тут Кросс вздохнул печально:

- Не знаю, зачем поперся. И кем был – тоже не знаю. Но как бы там ни было, ты мне нравишься.

Я заревела в голос и убежала в комнату. Наплакавшись, вымыла распухшую физиономию, напудрила нос и позвонила Котику. Через пять минут он продиктовал мне два адреса: Седова и Румянцевой.