Кроссворд для Слепого

— Да вроде никаких проблем. Так ты говоришь, твой друг купил ее в Витебске? Интересно, за сколько же?

— Больше чем за двести баксов мой приятель ничего не покупает.

— Говоришь, за двести? А если я ему предложу две тысячи?

— Две тысячи зеленью?

— Да, две тысячи зеленью за этот холст или любую другую картину из моей галереи, какая ему понравится, ту и отдам взамен?

Серж хмыкнул, пожал плечами:

— Даже и не знаю, что вам сказать, Олег Петрович. На эту тему я с Максом не разговаривал.

— С Максом?

— С Максом Фурье, это французский журналист.

— Французский журналист, говоришь? Две тысячи? Хотя, думаю, он может и согласиться.

— А если нет?

— Если он согласится, — Олег Петрович Чернявский подался вперед и, глядя в глаза Сержу, произнес: — Если он согласится продать мне ее за две штуки, то еще штуку получишь и ты. Так что постарайся, Сергей.

— Понял, поговорю. Где картина?

— Пусть она у меня побудет.

— Нет, — сказал Серж, — я ее должен привезти, я ее брал у друга, я ее и заберу.

— Ну, как знаешь, я сейчас за ней схожу.

Когда Олег Петрович Чернявский вернулся, картина была запакована аккуратнейшим образом. Она была укутана в мягкую ткань и вставлена в картонный футляр по размерам. Олег Петрович то и дело поглядывал на нее, вытирал вспотевшее лицо, тер виски, хрустел суставами пальцев и, расхаживая по кабинету, курил сигарету:

— Ты постарайся, Сергей, я тебя очень прошу.

— Что, такая ценная вещь?

— Да как тебе сказать… цена этой вещи небольшая, но я знаю человека, который оторвет ее у меня с руками.

— И много заплатит?

— Не много, ей цена ровно три тысячи, но я тому человеку сильно обязан, хочу ему сделать подарок. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Женщина, что ли?

— Нет, не женщина. Женщине я бы нашел что подарить. Мужчина, политик.

— А-а-а, наши политики начали живописью интересоваться?

— Есть некоторые неравнодушные.

— Я поговорю.

— Позвони мне сразу же, как приедешь. Кстати, оставь свой телефон и адрес.

Серж подал визитку, Олег Петрович Чернявский спрятал ее в верхний ящик письменного стола. Проводил гостя до выхода из галереи, сам лично положил картину на заднее сиденье и на прощание, вопросительно заглянув в глаза Сержу, с придыханием попросил:

— Ты уж постарайся, родной, а я уж тебя отблагодарю за твои труды.

— Надеюсь, смогу договориться.

— Заболтай его, Сергей. Думаю, что твой приятель в живописи профан, а меня эта картина очень интересует, человека мне нужно к себе расположить.

Оператор вернулся домой весьма озабоченным. Макс Фурье лежал на диване, курил сигарету. На его лице была досада, перемешанная с испугом. Он увидел картину и лишь тогда поднялся, прошелся по комнате:

— Ну, как наши дела? Привез бумаги?

Серж положил на стол паспорт своего французского гостя, передернул плечами, взял сигарету в одну руку, а в другую банку с пивом. С хрустом сорвал колечко, пена плеснула на пол, но Серж даже не придал этому ни малейшего значения. Он сделал глоток пива, а затем уперся испытывающим взглядом в лицо Макса Фурье.

— Говори, — француз смотрел то на картину, стоящую у дивана, то на телеоператора.

— Галерейщик купить хочет, предлагает неплохие деньги.

Фурье подобный ответ удивил:

— Купить хочет? Зачем она ему?

— Не знаю, — передернул плечами Серж, раскуривая сигарету и выпуская дым в отверстие банки с пивом. — Не знаю, ничего не знаю. Вел он себя довольно странно.

— Что значит — довольно странно? — попытался уточнить француз.

— Схватил ее, аж затрясся весь и бросился куда-то в рабочее помещение, с кем-то советоваться убежал. И не было его довольно долго, где-то около получаса. Мне уже журналы листать осточертело. Затем вернулся, но без картины.

— Ты ее привез назад?

— Привез, вот она, в коробке. Вернулся галерейщик и начал со мной разговаривать. Говорит, если я тебя, Макс, уболтаю продать картину за две тысячи, то тоже смогу на этом штуку заработать.

Макс Фурье напрягся, его тонкие пальцы сжались в кулаки:

— Нет, я ее не буду продавать ни за две, ни за три тысячи. Что такое две тысячи? Деньги заработать я смогу и так, не продавая картину. Что-то здесь не так, Серж.

— Я тоже подумал, не все просто с этим Олегом Петровичем. Темнит он, может, картина ценная?

— Вполне может быть, — вспоминая клошара, задумчиво сказал Макс Фурье. — Человек, который продал ее, не похож на того, кто мог нарисовать подделку. Эта картина подлинная, так что скажи своему коллекционеру, продавать ее я не стану.

— Хозяин — барин, — русской пословицей ответил Серж и, допивая остаток пива, смял жестяную банку.

— Ты еще у кого-нибудь смог бы уточнить? Показать специалисту?

— Что ты имеешь в виду?

— Надеюсь, у тебя есть и другие хорошие знакомые, кому ее показать можно?

— Надо подумать, — и Серж Максимов повернул бейсболку козырьком вперед, потер виски и нервно раздавил окурок в пепельнице, а затем сунул его в пустую пивную банку, измятую и никчемную. Окурок зашипел. — У моей знакомой приятель художник, мы с ним по очереди ее имеем. Можно ему показать.

— Да, покажи, пожалуйста, я буду тебе обязан.

— Макс, перестань!