– Прежде всего, он – патриот. А это, к сожалению, в нашей стране явление не частое. Ну и к тому же Петр Петрович, несмотря на свою «битость», имеет связи, которым позавидуют многие из нас. Именно связи патриотического толка. Вы ведь знаете, что из органов он был изгнан космополитами именно за глубочайший патриотизм.
– Знаю, – коротко ответил гость, не желая разрабатывать эту тему дальше. – Происхождение денег для вас имеет принципиальное значение?
– Прежде всего, они должны быть предоставлены перспективной для нас личностью. То есть, русским человеком, который со временем вошел бы в наш политсовет.
– Таких немало.
– Таких как раз очень мало, – возразил Зуслов.
Юрий Иванович побарабанил пальцами по столику, подумал, поднял глаза на собеседника.
– Например, Кузьмичев?
Алексей Иванович улыбнулся:
– Именно о нем я в первую очередь думал. Хотя работать с ним будет трудно.
– Предельно трудно. Но возможно. Потому что он тоже наделен амбициозными качествами, и ему уже тесновато на той площадке, которую он уже освоил… А человек он – бесконечно богатый.
– Нам нужны его деньги.
Юрий Иванович налил воды, сделал пару глотков.
– Будем работать.
Камера, в которой сидел Сабур, была довольно большой, и подследственных здесь томилось не меньше десятка. Сабуру, едва ли не самому авторитетному в тюрьме, было выделено наиболее престижное место – шконка у самого окна.
Утром Сабур проснулся от какой-то возни через шконку от него. Здоровенный качок, плечи которого были утыканы наколками, с силой согнул худосочного очкарика и пытался запихнуть его под нары.
Очкарик молчаливо пытался сопротивляться, однако пацан упорно дожимал его, сладострастно и громко сопя при этом.
– Бесполезно… бесполезно упираться, сучонок. Тюряга тебе не школа. Пройдешь университеты, будешь уважать старших… которые уже отсидели свое.
Почти все обитатели камеры проснулись и с интересом наблюдали на происходящим. Качок почти уже запихал голову паренька под нары, когда Сабур неторопливо и как бы нехотя поднялся, подошел сзади к качку и неожиданно с силой воткнул здоровяку средний палец под ребра в район почек.
Тот от неожиданности охнул, отпустил паренька и даже присел от острой боли.
Сабур стоял над ним, ухмылялся.
Качок, увидев перед собой немолодого и довольно потрепанного зека, стал медленно и угрожающе подниматься. И в тот момент, когда он был готов ударить Сабура, тот выбросил вперед правую руку и поднес растопыренные пальцы к его глазам.
Здоровяк замер и не мог шевельнуться – Сабур в любой момент мог проткнуть ему глаза.
Так простояли они некоторое время, затем Сабур медленно опустил руку, сквозь зубы произнес:
– Будешь шалить, штифты выколю… Ты кто, бугай?
– Слон, – ответил тот.
– Новый поселенец, что ли?
– Да за мной уже две ходки… А ты что, пахан здесь?
– Я? Узнаешь… Со временем, – заключил Сабур и показал на шконку возле дверей. – А пока будешь кемарить там, Слон. На самом почетном месте. Будешь меня слушаться – пойдешь на повышение. А станешь беспредельничать, яйца за уши заверну.
Амбал послушно и уныло взял свои постельные дела и направился к нарам возле двери.
В это время защелкали дверные запоры, и в камеру вошли два конвоира. Один из них резко скомандовал:
– Всем встать! Морды к стенке, грабли за спину!
Заключенные вяло и нехотя выполнили команду.
– Подследственный Сабурцев – на выход!
Сабур послушно и привычно заложил руки за спину и двинулся к двери.
Минуя бесконечные тюремные коридоры, тамбуры, скрипучие решетчатые двери, Сабура привели в приемную «Начальника Учреждения» – так было обозначено на табличке. Один конвоир ушел, второй остался при заключенном. На секунду он исчез в кабинете, затем быстро вернулся.
– К начальнику!
Держа руки за спиной, Сабур вошел в кабинет начальника тюрьмы. Кабинет как кабинет – со столом, телевизором, на экране которого хорошо виден тюремный двор, тюремные переходы.
Над столом – портрет Дзержинского, по стенам, на полках красовались разные поделки – подарки заключенных.
В кресле развалился мужчина средних лет с полноватым розовощеким лицом. Он внимательно посмотрел на вошедшего.
– Садись, в ногах правды нет, – сказал он.
– Я и так сижу, – огрызнулся Сабур, – без суда и следствия.
– Ты на стул садись.
Тот сел, посмотрел на начальника:
– Как устроился? Не тесно?
– В тесноте да не в обиде. Не впервой.
– Все-таки не мальчик. После такой жизни, квартиры с видом на Кремль и вдруг – в камере со всяким сбродом. Не обидно?
– Ты что, начальник, перевоспитывать меня собрался?
– Тебя черта с два перевоспитаешь, – засмеялся начальник. – Интересный ты человек, Сабур. Поэтому и позвал. Мне интересно знакомиться с интересными людьми.
– Их тут много, начальник. Жизни не хватит, чтоб со всеми перезнакомиться. Хобби такое, что ли?
– Скорее, сочувствие. Таким людям… интересным… я всегда готов облегчить жизнь.
– На волю выпустишь, что ли? – усмехнулся Сабур.
– На волю – не знаю. А вот отдельную камеру могу.
– Одиночку, что ли? – испугался тот. – За что, начальник?
Начальник рассмеялся.