«Крот» в окружении Андропова

В июне 1937 года из Лондона был отозван сменивший Орлова резидент нелегальной резидентуры Теодор Малли, который знал, что с ним будет, но предпочел расстрел бесчестию спасения жизни бегством. Его расстреляли как «германского шпиона».

В июле еще один резидент НКВД, в Париже, В. В. Смирнов[16] также был вызван в Москву и расстрелян за «государственную измену».

Феликс Турский, ответственный сотрудник ИНО, недавно удостоенный ордена Красной Звезды, выбросился из окна своего кабинета на Лубянке.

В общей сложности более 40 офицеров НКВД были в 1937 году отозваны из-за кордона в Москву и там расстреляны.

Отказался ехать в Москву нелегал Рейсе.[17] Получив роковой вызов в Центр в июле 1937 года, он вместе с женой и ребенком бежал из Парижа в Швейцарию.

Его примеру последовал Кривицкий,[18] перебравшись из Гааги в Париж, где попросил защиты и убежища у французской полиции.

Знал Орлов и то, что его зять Кацнельсон, заместитель наркома внутренних дел Украины, репрессирован. Так что почва для волнений и подозрений у Орлова была. Оставалось лишь сделать выбор. И он его сделал.

«Подтверждаю получение вашей телеграммы за № 1743», — отрапортовал он в Центр. А 12 июля 1938 года, прихватив из кассы резидентуры 60 тыс. долларов, по тем временам сумму весьма значительную, покинул свой кабинет в Барселоне и отправился, но… не в Антверпен. «Вместо этого, — писал он впоследствии, — я позвонил жене, договорился встретиться с ними в определенном отеле в Перпиньяне и бежал».

Перпиньян — это уже Франция. Затем Париж — Шербур — Монреаль. Жизнь за океаном началась с того, что Мария, жена Лейбы, открыла сберегательный счет в Монреальском банке за № 300937 на имя Берг Марии Владиславовны.

Там же, в Монреале, Орлов написал письмо своему главному шефу — наркому внутренних дел Ежову. Затем это письмо было доставлено в посольство СССР в Париже Натаном Курником, кузеном Лейбы Фельдбина. Из Парижа письмо переправили в Москву, на Лубянку. На конверте, опечатанном сургучом, было четко выведено на русском: «Только лично Николаю Ивановичу Ежову. Никому другому не вскрывать. Швед».

Основное содержание этого многостраничного послания сводилось к следующему:

«Николаю Ивановичу Ежову

Я хочу объяснить Вам в этом письме, как могло случиться, чтобы я после 19 лет безупречной службы Партии и Советской власти, после тяжелых лет подполья, после моей активнейшей и полной самопожертвования борьбы последних двух лет в условиях ожесточенной войны, после того, как Партия и Правительство наградили меня за боевую работу орденами Ленина и Красной звезды, ушел от Вас.

…9 июля я получил телеграмму, лишенную всякого оперативного смысла, в которой я ясно прочел, что мне по диким и совершенно непонятным мотивам устраивается ловушка на специально посланном для захвата меня пароходе «Свирь».

…Таким образом я знал, что моя судьба предрешена и что меня ждет смерть.

…Но даже не это, не угроза беззаконной и несправедливой расправы остановила меня от поездки на пароход… Сознание, что после расстрела меня, ссылки или расстрела моей жены, моя 14-летняя больная девочка окажется на улице, преследуемая детьми и взрослыми как дочь «врага народа», как дочь отца, которым она гордилась как честным коммунистом и борцом, — выше моих сил.

Я не трус. Я бы принял и ошибочный, несправедливый приговор, сделав последний, даже никому не нужный, жертвенный шаг для партии, но умереть с сознанием того, что мой больной ребенок обречен на такие жуткие муки и терзания, — выше моих сил.

Мог ли я рассчитывать по прибытии в СССР на справедливое разбирательство моего дела? — Нет и еще раз нет!