Кровь

- Почему у меня язык не отсох тогда!

- И не думайте, что он у меня превратился в ангела или перестал красть персики!

- Пусть крадет на здоровье!

- Или, думаете, он перестал раздавать муку?

- Да бог с ней, с мукой-то! Все мое принадлежит ему! Пусть хоть сжигает, разве я против?

- И курит, стервец!

- Это правда, мальчик?

- Вы меня, меня спросите! Опустошил и карманы мои, и кисет!

- Ну и пусть курит себе на здоровье! Ведь сами сказали - мужчина он!

- Потерпите еще месяц. Вот получу премию за шелковичные коконы, приодену его... Не пойдет же он к вам этаким оборванцем!

- Вы только отпустите, а одеть, обуть его - это уж моя забота! С себя сниму, а его одену!

- Гм, очень подойдет ему ваше!

- Конечно, вам - шутки шутить, а у меня сердце кровью обливается!

- Я ведь сказал, уважаемая Юлия: он уже взрослый. Пусть решает сам!

- Вы для него - все равно что икона для верующего, и каждое ваше слово - все равно что проповедь божья... Скажите ему, уважаемый Кишварди!..

- Побойтесь бога, уважаемая Юлия. Как же это я скажу своей плоти и крови - уйди, мол, из моего дома?!

- А я разве чужая ему? Разве он не моя плоть и кровь? Может, всего год осталось мне жить! Умоляю вас, не убивайте меня раньше срока, подарите старушке этого мальчика!

- Уважаемая Юлия!

- На колени, на колени стану перед вами!..

- Да вы что! Встаньте ради бога!.. Будь по-вашему!..

- Великий боже! Ниспошли ему счастья и радости!

- Не видать мне больше радости и счастья...

- Матерь божья...

- Иди с бабушкой, внучек!..

Такой диалог состоялся ровно год спустя после описанных выше событий между гурийским дедом и имеретинской бабушкой мальчика. Но это уже была не приемо-сдаточная процедура. Это было бурление двух кипящих кровей, рыданье двух трепещущих сердец. И эта борьба двух равных по силе любви страстей отдавалась в мальчике учащенным биением сердца и соленым комом в горле, холодной испариной и жгучим ознобом, дрожью в теле и болью в груди. Неведомая сила то властно тянула его к бабушке, то мощным толчком бросала к деду. Несколько раз мальчик ощущал острую боль - словно его тело пронзало насквозь раскаленное копье. И все время, пока между стариком и старушкой длился этот странный, горький диалог, мальчика не покидало необъяснимое чувство страха, тревоги и ожидания.

Бабушка встала, подошла к мальчику, обняла его.

- Радость ты моя, свет моих очей, пойдем со мной, подари мне два лишних дня жизни!..

Бабушка плакала, и горячие ее слезы капали на голову мальчика. Выплакавшись, она осторожно привлекла его к себе, но мальчик стоял не двигаясь, стоял, как железный кол, как дерево, глубоко вросшее в землю корнями.

- Иди с ней, внучек, иди со своей старой бабушкой... Налюбуется она тобой, вернешься ко мне... К тому времени и я соскучусь без тебя... А как ты думал? Быть внуком - нелегкое дело! Трудно, трудно быть внуком, особенно внуком таких вот старых развалин, как я да твоя бабушка... Иди с ней, дорогой... А твои топор, заступ, мотыга, давильня, корзина, корова, теленок, коза и свинья никуда не денутся, будут ждать твоего возвращения...

Мальчик слушал, смотрел и удивлялся: топор, мотыга, заступ, корзина валялись в разных концах двора, корова, теленок, коза и свинья были в разных концах двора, - как же дедушка, не видя их, точно указывал рукой именно туда, где находился каждый из названных им предметов и животных?

А дед продолжал:

- Вот твоя сумка, учебники твои - грузинский, история... Что еще у нас с тобой? Пожалуй, ничего. Брюки, рубашка и чувяки на тебе. До Самтредиа топай босиком, иначе чувяки не дотянут до дому. Вот и все... Ну давай!

Кишварди Ломджария понял, что его внук сейчас превратился в железный кол, в дерево, глубоко вросшее в землю корнями, настолько глубоко, что вырвать его обычными увещеваниями невозможно. Здесь нужен был иной подход. Но какой?

Кишварди Ломджария понял и то, что его внук сейчас стоял посреди заколдованного круга и притягательная сила двух кровей властно тянула его в разные стороны. Какая из них возьмет верх? Какая кровь победит? Ждать исхода этой борьбы нельзя... Кому-то из них нужно первым перекрыть, перерезать канал, в котором кипит и бурлит взбунтовавшаяся кровь...

И Кишварди Ломджария опередил бабушку:

- Ну чего ты ждешь? Устал я болтать с тобой!

Мальчик испуганно взглянул на деда.

- Иди и не смей оглядываться! Понял?!

Горькую обиду на деда и нежную жалость к бабушке мальчик почувствовал одновременно. Подступившие слезы затуманили глаза, голова безвольно опустилась на грудь, и он, не вымолвив ни слова, покорно, словно теленок на веревке, побрел по пыльной чохатаурской дороге за своей дряхлой, сгорбленной, облаченной во все черное бабушкой...

Кишварди Ломджария сидел у камина и ждал, пока в медном котелке закипит вода.