Кровь

– Раньше я не понимал, но недавно… Моё поколение, это мой мир. Люди, родившиеся на несколько лет раньше и на несколько позже меня. С ними я учился, с ними проводил большую часть времени, с ними мне предстояло умирать. Встречаться во дворе, возле старой машины, на которую не зарятся даже воры, у пруда, наблюдая за молодыми матерями и вспоминая былые годы, за шахматной партией, пытаясь не забыть собственные ходы, в то время как раньше просчитывал на десяток впрёд. Мне иногда становится грустно, от того что я свернул с общего, счастливого и мирного пути, на свой собственный. Цвета роз, грязной воды и вкуса железа. Один мой отказ, одно слово, всего несколько букв на бланке, и всё это… – окинув комнату печальным взглядом. – …могло превратится в скверную фантазию старого дурака на лавке, поминающего не случившееся былое. – взглянув на открытую ладонь. – Но я поддался угрызениям совести, отказался от приговора и от собственной жизни. – понурив голову, опустив взгляд, невольно напрягая скулы. – Теперь я в петле. Стою на спинке стула, со связанными за спиной руками, со слезами на глазах, в место просьбы о помиловании, приговариваю других.

– Ты хочешь, что бы я расплакался, или утешил бедного щеночка, пока тот меня убивает? – плохо видя оппонента из-за серой ряби. – Такая кровопотеря, удар для организма. Если даже прекратить прямо сейчас, мне ещё долго придётся сидеть на таблетках. Но, как я понимаю, края этому не будет. О каких мать твою поколениях и приговорах ты говоришь? Связаны бля у него руки. Ты грёбанный садист! Если нужна кровь, купи. Капитализм случился несколько назад. Если слишком беден, заработай, укради или убей. Слишком туп для этого? Тогда иди на скотобойню и пей кровь там.

– Хе-хах. – озлобленно, сквозь зубы. – Загнанная в угол крыса опасна. Как и человек, которому нечего терять. Но тебе ещё есть. Ты ещё жив. Ты ещё можешь выпутаться. Твоя ситуация не столь плачевна. – сделав театральную паузу, а затем резко подняв острый взгляд, медленно произнёс. – Я предлагаю тебе жизнь. Предлагаю работу.

До сих пор разъярённый, но слишком слабый чтобы сопротивляться, Ван невольно задумался.

– Видел я твоих работничков. Видел их побрякушки на ногах, их руки и лица. Не завидная судьба.

– Судьба, верно. А какая судьба у остальных? Земля, болото, иногда снег. Я тебя не тороплю и не принуждаю. Поступай, как знаешь. Можешь быть узником, а можешь быть газом, инструментом, в руках смотрителя лагеря.

Вану вспомнились слова чёрнорубашечника. – Мы вам не враги, но и не друзья. – У него была была причина. Он выбрал стать подчинённым, не ради себя, а ради другого человека. По всей видимости не безразличного. – Ради чего выбирать мне? Жизни? Вот такой жизни? – Оглядев убранство, искусственные шкуры, телевизор, по экрану которого плавала надпись, предлагающая вставить диск, игрушечный пульт от радиоуправляемой машинки с блестящим от прикосновений курком.

– Ответь зачем. Ради чего ты это делаешь? – различая лишь силуэт, с трудом удерживая отяжелевшую голову. – Почему так? За что…

Брови Валлона сдвинулись к переносице, уголки губ опустились, взгляд упал на собственные руки. Морщинистые, с мозолями от постоянных тренировок, и обглоданными ногтями от приступов паники. Сколько бы он не искал ответа, не смог найти подходящего. Способного оправдать его действия.

– А зачем, ты, убил ту шлюху. Забил её насмерть пивной кружкой. Не сдался полиции, а обратился за помощью к корпоратам. – строгий, взгляд резко поднялся к кроводавцу.

– Я не знал чья это шлюха. – еле хрипя.

– И это оправдывает твоё убийство? – притворно изумившись. – Что она сказала, или сделала? Почему ты решил, что можешь лишить её жизни?

– Я был не в себе. У меня были проблемы. Она просила сделать её больно. Говорило разное, чтобы разозлить. Её это удалось.

– Сбежать в армию, на самую не благодарную работу, был единственный шанс выжить. – не спрашивая, констатируя факты. – У тебя нет причин умирать здесь. Это… – кивнув на аппарат под досками. – …не будет длиться вечно. Не может длиться. У тебя всё не так как у них. У тебя хотя бы есть шанс. Подумай. Не отвечай сейчас. Возможно, через пару дней, тебе всё станет ясно.

Последние слова доносились издалека, через гул и писк. Половина из них исчезли, хотя общий смысл был вполне ясен. Наконец устав цепляться за истончающуюся грань, не выдерживая боли, Ван отпустил управление, погрузившись в тёплую, тяжёлую тьму.