Кровь Асахейма

Ингвар вдохнул смесь запахов. Его человеческие чувства были давно заменены более богатым, широким и глубоким спектром ощущений, а он мог заметить даже то, что упустили бы его старые боевые братья. Все воины Адептус Астартес получали обостренное чутье после преображения, но Влка Фенрика предпочитали считать, что в их случае этот процесс заходил дальше, чем у остальных.

Ингвар научился сомневаться в таких похвальбах. Волки Фенриса много чем хвастались, и за время, проведенное вдали от залов Этта, он научился видеть, для чего действительно есть основания.

Хотя, может, и нет. Его мысли вернулись ко времени пребывания в составе отряда «Оникс», члены которого были набраны из разных орденов космодесанта. Чувства Ингвара всегда были острее, чем у Каллимаха, запах добычи он всегда начинал чувствовать чуть раньше. Он также был намного быстрее Джоселина, но никогда по-настоящему не сравнивал свои навыки с возможностями Леонида. Они все смеялись над этим. Остальные находили его искаженные черты лица одновременно гротескными и внушительными.

— Если у тебя такой хороший нюх, — как-то спросил у него Леонид из Кровавых Ангелов, — то почему ты так редко моешься?

Ингвар помнил их смех. Он не забыл, как присоединился к ним, как учился взаимодействовать с новой разобщенной группой непохожих друг на друга братьев, как совершал то же, что и каждый новообращенный Кровавый Коготь со времен Великого крестового похода: определял свое место, анализировал иерархичность и делал все прочее, что нужно, чтобы войти в команду.

Если бы он поддался искушению и ответил серьезно, то мог бы сказать, что значимость обоняния легко недооценить. Оно заранее предупреждает об опасности, позволяет идти по следу. Оно помогает обнаружить скверну.

Впечатлил бы их такой ответ? Ультрамарина вообще сложно поразить чем бы то ни было. С Кровавыми Ангелами дела обстояли не лучше.

Ингвар расширил ноздри и глубоко вдохнул.

Старый камень, отсыревший от остаточной влажности. В двадцати метрах внизу — смертные. Смазка фильтров двигателя, которую уже нужно менять. Выделанная кожа. Угли, привезенные издалека. Бронза, травленная кислотой, что-то чужое, появившееся лишь недавно.

Ингвар улыбнулся.

Это мой запах. Я здесь чужой, и теперь споры, которые я привез на себе через полгалактики, останутся на этих камнях. Этт знает: я больше не являюсь его частью.

Он посмотрел вверх. Проход перед ним был закрыт двумя створками из бронзы, на каждой — узелковый орнамент в виде беспорядочно разбросанных драконов, кракенов и морских змеев. Створки окружал голый камень, такой же грубый и выщербленный, как полуобработанные стены тоннеля, по которому он только что прошел.

Типичное для Фенриса сочетание: мастерство исполнения, совершеннейшее в Империуме, рядом с топорной работой.

— Открывай, — сказал он, замечая, как его голос, огрубевший от перенесенных испытаний, гулко отражается от каменных сводов вокруг.

Бронзовые двери плавно раскрылись. За ними была плохо освещенная комната, наполненная резким ароматом, исходящим от чадящих бронзовых жаровен.

В темноте его поджидала одинокая фигура.

— Добро пожаловать домой, Гирфалькон, — произнес Рагнар Черная Грива.

— Итак, это правда? — поинтересовался Вальтир.

Гуннлаугур фыркнул.

— Да.

Вальтир покачал головой.

— Когда тебе сообщили? — спросил он.

— Шесть часов назад.

— Скитья! — выругался Вальтир.

— Он прибыл на транспортнике. Они не посылали за ним боевой корабль, иначе я узнал бы быстрее.

Вальтир всплеснул тонкими руками.

— То есть он вернется?

Гуннлаугур криво усмехнулся, всем своим видом говоря: «С чего бы им сообщать это мне?»

Двое воинов сидели одни, склонившись над жаровней, окруженные мелькающими тенями.

Келья Гуннлаугура находилась высоко на восточном склоне Клыка, у самого хребта, куда долетали пронизывающие ветра Асахейма из ущелья Охотника. Гробница Железного Шлема была совсем рядом. В редкие ясные дни ее можно было разглядеть через узкую бойницу на внешней стене.

Без брони воины не сильно отличались друг от друга. Гуннлаугур, носивший прозвище Раскалыватель Черепов, был немного более грузным и на палец ниже своего собеседника. На его выбритой голове еще оставались следы огненно-рыжих волос, ставшая жесткой борода имела грязно-серый оттенок, телосложение было таким же плотным и могучим, как в те времена, когда он, тогда еще смертный, сумел подняться до позиции вождя племен Галлингов. Однако он прибавил в размерах и весе из-за программы агрессивного роста мышечной массы.

Он сидел на каменной плите у огня, огромный и сгорбившийся, с меховой накидкой на плечах, вертел в руках кинжал, играл с клинком, перебрасывая его между толстых ловких пальцев.

— Мы ранены, брат, — произнес Гуннлаугур. — Посмотри сам. Мы потеряли Ульфа на Лоссанале, Свафнира — на Ктаре, Тинд пал в бою с зеленокожими.

Пока он говорил, в его темных глазах отражался теплый свет углей.

— Мы потеряли много братьев, — сказал он. — Он должен вернуться, просто чтобы мы могли продолжать битву. И куда еще он может пойти? Кто примет его?