Кровь боярина Кучки

Род вдруг так и просиял. Последней из боярской семьи в сопровождении двух девушек вышла его Улита. Не сразу её и узнаешь! Девичий повенец на закатном солнце смотрится короной. Платье, как и на мачехе, из кармазиновой камки ярко-красного цвета. Лицо надменное, как в тот первый миг, когда она глянула на него в лесу, вскочив в облике русалки с полёглого бревна. Его уж не отпугнёт Улитина надменность. Он впился глазами в боярышню и вновь, как на Букаловой повети рядом с ней, ощутил своё счастье. Улита бесстрастно оглядывала толпу, пока их взоры не встретились. Внезапно она всем телом подалась вперёд, пристально всмотрелась, закусив нижнюю губу, потом степенно приблизилась к отцу и что-то истиха произнесла, лёгким кивком указав на стоящего невдалеке Рода. Боярин обратился к свите. К нему с удивительной лёгкостью подскочил грузный пучеглазый здоровяк и тоже глянул в толпу. Все это длилось мгновения, в течение коих к паперти подоспела белая на подбор шестерня. Она и увезла боярскую семью в сопровождении конной обережи.

Род стал искать Дружинку в редеющей толпе. Крепкая рука легла ему на плечо. За спиной стоял один из челядинцев боярина, которого он только что видел в оцеплении перед толпой.

- Пойдём, парень.

- Куда? - спросил Род.

- Куда велено, - был краткий ответ.

Ещё несколько вооружённых людей обступили его. Подвели осёдланного коня. Дружинка как в воду канул.

Пришлось повиноваться.

Конная группа, миновав несколько улиц, поскакала по торной дороге бором, потом полем, только что опроставшимся от сжатой ржи. Сверкнул багряными красками обрамлённый вётлами длинный пруд. А за ним - высокие хоромы, увенчанные красными, как опрокинутые сердца, закоморами, опоясанные крытыми гульбищами, окружённые сосновыми службами под тесовыми кровлями, погребами-медушами, голубницами со стайками птиц. Подъезжавшие всадники застали ещё боярскую шестерню, остановившуюся у распахнутых ворот. Прибывшая из церкви досточтимая семья прошла пешком через двор, к крыльцу не подкатывала, ибо, как позже узнал Род, это почиталось неприличным.

2

Двое сопровождающих подвели Рода к служебной избе невдалеке от ворот.

- Сюда, что ли? - спросил один.

- Велено к Петроку Малому, - сказал второй.

Его ввели на половину избы об одном окне, пустую, как предбанник, с двумя лавками по стенам. Печь в стене лишь лицом выходила на эту половину, а боками и задом - на другую. Оттуда из-за чуть приотворенной двери журчал тихий разговор.

- Обожди тут, - велели Роду. - У боярского отрока[41] кто-то есть.

Род остался один. В тишине разговор за дверью слышался явственнее. Дверь тесовая, и стена тесовая, да тёс тонкий. Отдельные слова уловил бы каждый, а лесной охотник с острым слухом легко воспринимал всю речь.

- Ещё, - требовал сиповатый бас.

- Микифорка юродивый объявился, - ответствовал приятный мужской голос, до ужаса знакомый, только что слышанный, подпорченный разве что нотками угодливости, - Опять этот попрошатай станет в людях зыбёж подымать…

- Как опознать Микифорку? - спросил бас.

- Волосом рус, очи серы, на носу пестринки, - предательски доносил знакомый голос… Да это же Дружинка Кисляк!

Род как ужаленный вскочил, на цыпочках приблизился к стене, чтобы лучше слышать. За стеной после краткой тишины разговор возобновился:

- А ещё…

- Ещё Матфейко, съедник[42] из Стромыни. К княжескому тиуну приполз на тебя сутяжничать.

Известие сопроводилось подобострастным хихиканьем. Это был уже совсем не тот Кисляк, что у пристани.

- А не обознался ты?

- Куда уж! Приметы ведомы: в лицо пестроват, очи красно-серы…

- Ладно. Ещё…

- Ну вот ещё этот гость ваш нынешний. (Род затаил дыхание.) Гюрятин сын.

- Ты что мелешь! - возмутился бас, - Сам знаешь, Гюрятин сын умер без кормилицы двухдневным нехристем.

Ответом был неразборчивый шёпот Кисляка. Лишь последние слова прозвучали внятно:

- …Он на берег вышел, я глазам не поверил.

- Хы-хы, - презрительно надсмехнулся бас. - Чему ж поверил?

- Ему! - гулким шёпотом выдохнул Дружинка. - Допрежь на всякий случай дал знак паромщику Ждану увести его каюк, путь назад отрезать. А когда парень всю подноготную выложил, я даже возгордился своим чутьём.

- За чутье тебе и плата, - приговорил бас. - Однако надобно дотла[43] досочиться.

- Опять… Офимку? - едва распознал Род вопрос Кисляка.

- Иди. Повечер потолкуем. Вот тебе додаток… - Послышался звон монет.

Род притулился у двери, чтобы, распахнувшись, она его заслонила. Вознамерься Дружинка прикрыть за собою дверь, оба встретились бы нос к носу и не расстались так мирно, как в первый раз. Роду не приходилось выбирать. Он положился на судьбу, и та поступила милостиво. Дружинка не прикрыл за собою дверь. Это сделал его хозяин, и то не сразу, а когда Кисляк вышел из дому. Род ещё некоторое время постоял, незамеченный, потом вошёл в залу.