Кровь боярина Кучки

- Скажи-ка, досточтимый Ермила, не знавал ли ты у себя, на Прусской улице, варяжку именем Ольду? У неё ещё брат есть. Кажется, Евальд…

- Досточтимый? - усмехнулся варяг. - Не из арабского ли плена возвращаешься восвояси?

- Из иберийско-арабского, - уточнил Родислав. - Ведомы ли тебе такие места - Гранада, Севилья, Бетика?

- Нет, не ведомы, - покачал головой Ермила.

- Мой господин Абу Хамид ал-Гаранти родом из тех мест, - сказал Род. - Недавняя смерть его открыла мне путь домой.

- Как у вас говорят, в гостях хорошо, дома лучше? - улыбнулся Ерминингельд.

Род объяснил, думая о своём:

- Дома дела поважнее, нежели в гостях. - И напомнил: - Ты не ответил на мой вопрос.

- О старых твоих знакомцах Ольде и Евальде? - Варяг заметно помрачнел. - В Хольмгарде все кончане и уличане[473] друг друга знают. Известны и мне эти брат с сестрой. Да, видишь ли… Несколько лет назад от Прусской улицы остались головешки и пепел. Большой был пожар! От Немецкого до заднего Герольдова вымола[474] все сгорело дотла. Кто имел средства, строились заново. Остальные уехали. Слышал, что Ольда с братом сейчас на Готланде, есть такой город Висби…

Род кивнул. Они уже покидали сходни. Следом несли их кладь. Ерминингельд отметил, что коробья блудного россиянина не уступают его собственным.

- О! - взглянул он на спутника с уважением.

От приглашения стать постояльцем Род отказался под благовидным предлогом, что нужно нынче же отыскать в этом городе старого, закадычного друга. Однако возможность вручить свои коробья попечению заботливого Ермилы была принята с благодарностью.

Вернувшийся домой путешественник налегке пошёл по знакомым улицам. Впрочем, местами и не совсем знакомым. В конце Епископской на берегу Волхова вместо старой деревянной церкви возвышалась новая, каменная, под стать главной новгородской святыне - святой Софии. Мужал Господин Великий Новгород! Улицы широки, дома основательны. Какого друга мечтал отыскать одинокий странник в этом лабиринте стен среди моря крыш? Богомилова хоромина на Людогощей теперь чужда, как давняя жена, переменившая нескольких мужей. Луноликая огнищанка выплеснула опитки из оконца его светёлки едва не на голову какому-то зазевавшемуся прохожему.

- Эй, не озоруй! - крикнул тот.

- А чего зенки пялишь?

- Здесь живал ушкуйник Гостята. Да у него была полепше подружия.

- Тю-тю, твой Гостята, тю-тю! - злорадно завопила чужая жёнка. - Гулял млад вниз по Волге, да набрёл смерть близ невдолге…

И пошёл знакомец несчастного ушкуйника прочь.

Наблюдавший эту беседу Род почувствовал себя ещё сиротливее. Не токмо что Богомила давно уже нет в живых, последыши его в этом доме канули в вечность. И все-таки, возвратясь с чужбины, нелепо довольствоваться обществом чужестранца Ерминингельда. Хотелось родной души. Да где же её найти? На памяти было единственное полузабытое имя Зыбата Нерядец, предприимчивый новгородец, знавший Богомила, спасённый Родом от бродников. Памятуя, что Зыбата из ониполовичей, Род начал поиски с торговой стороны. Прошёл улицы ремесленников Бардовую, Нутную, спрашивал в купеческих сотнях меховщиков, вощинников[475], посетил Гончарную братчину, Неревский, Людин концы, по мосту через гроблю вышел на Добрынину улицу, миновал городские ворота, допытывался у тригожан, коломлян, бережан[476], даже у загородцев по ту сторону ворот. Скольких людей потревожил расспросами, сметил бы разве что Кирик, знатнейший из новгородских числолюбцев[477]. Все без толку. Никто не указал дом Зыбаты Нерядца. Лишь двое или трое, почесав в затылках, припомнили: был такой, да запропастился невесть куда. Жив ли, мёртв - один Бог знает, да не скажет.

На торговой площади за переспой ближе всех к дороге стоял шустрый булгарин. В одной руке держал повод старой кобылы, в другой - верёвку от огорлия согбенной рабыни.

- Эй, не проходите зря! - почти без чужого выговора возглашал он по-русски. - Эй, не проходите зря, мой товар умильно зря! Чудо-чага не стара, семижильна и бодра. Вот служанка для стола! Вот утеха для одра!

Рабыня повела глазом из-под понки, окликнула богатого с виду чужестранца:

- Здравствуй на много лет!

Род насмотрелся в Испании не таких бедных, а изобильных торгов рабами, от которых сердце захолынывало, потому прошёл, низко опустив голову, тихо примолвив в ответ на зазывное приветствие:

- Доброго господина! Доброго господина!

Булгарин тем временем уже выхвалял кобылу:

- Ни сапата, ни горбата, животом не надорвата, бежит - земля дрожит, упадёт - ей-Богу, лежит! Купи, бачка, кобылу!

Этот наглый призыв был перекрыт робким голосом рабыни:

- Не хочешь признать, Родислав Гюрятич?

Род застыл как заговорённый и возвратился не мешкая к коню-рабу и человеку-рабыне.

- Возьми, бачка, кобылу. Всего две гривны! - обрадовался булгарин. Но, видя, что гость засмотрелся на женщину, объявил: - Чага стоит шесть гривен!

Поймав пригоршней горсть золотых, он долго смотрел, как этот то ли урус, то ли правоверный араб уводит его рабыню. Удачный день!

- Как ты узнала меня, Мякуша? Я тебя не уз нал, - задыхался от счастья Род.