Кровь боярина Кучки

- Вон уцелел осёдланный конь. Беги! - приказал Род, - Считаю до десяти. Помнишь, ты надо мной смеялся, когда Богомил учил меня счёту?

- Новоук Соловья? - бросился его обнимать Нерядец. - Изрядно замордовала нас жизнь, коли сразу не признали друг друга!

- Беги, - вырываясь, торопил юноша.

- Вместе бежим, - ухватил его за локоть Зыбата. - Для такого гнедка мы оба - не тягость.

- Я не могу бежать, - уклонился Род, - Ты же не мешкай. Снег уже скрипит!

Преобразившийся после освобождения новгородец не стал терять время на уговоры. Взметнулся в седло - и запружило из-под копыт.

- Даст Бог, свидимся! - остались в ушах прощальные его слова.

4

Бродники подходили. Уже различались голоса, возбуждённые свершившейся казнью Бараксака.

- Сейчас за второго примемся.

- Второй не булгарин, из наших гость. Видать, ему с Бараксаком было попутье.

- Избава ему дорого обойдётся.

- А как он сыкнулся на тебя петухом!

- Сыкнулся было, да спятился… - это знакомый голос Плешка. Вот он подошёл, удивлённо осматривается вокруг: - Найден! А где яшник?

- Я его отпустил, - сказал Род.

Сперва никто не поверил. Бессон даже в пустой возок заглянул, перетряхнул оставшуюся там рухлядь.

- Найден, не будь дуро светом[165]. Куда спрятал яшника?

- Я его отпустил, - честно повторил Род.

Мрачные лица ещё более потемнели, бороды взъерошились, глаза вытаращились.

- Найден! - приставал Плешок. - Скажи, что ты чмурила[166], что яшник у тебя в кустах спрятан. И хватит точить ляскалы[167].

Род пожал плечами.

- Он из новгородских ониполовичей. Знавал я его прежде, когда у волхва Соловья проходил науку.

- Ах, ты знавал его прежде, - задумчиво молвил Фёдор Дурной.

- Признайся, что ты шанява[168], - не сдавался Плешок, - что он у тебя чудом развязался и сбежал.

Вот подошёл и сам атаман Невзор с Жядьком и Клочком. Узнав о случившемся, он дотянулся положить руку на плечо Рода:

- Я верю тебе. Ты хотел сотворить добро. За добро злую плату берут.

Он подал знак, и лучники окружили Рода.

Сборище пошло к Азгут-городку, прихватив всю добычу, кроме отпущенного яшника и взятого им коня.

- Я того гнедка для себя приглядывал, - злился Сенка Возгря.

В крепости Рода подвели к подклету атаманской избы и заперли в холодной повалуше с волоковым окном. Переминаясь с ноги на ногу, чтоб не иззябнуть, он видел, как два охраныша, расчертив мечом снег на клетки, играют в «херики» и «оники».

- Поставь «херик» слева вверху, - подсказывал из окна Род. - Теперь справа внизу… Теперь справа вверху… Выиграл!

Тот, что расставлял «оники», закрыл окно наружной задвижкой.

Повечер за Родом пришли и препроводили наверх, где он пировал в свой первый день жизни с бродниками. На сей раз столы стояли не буквой твёрдо, а покоем безо всяких питий и брашн. Малая дружина сидела, положив локти на столешницы. Кто не поместился за столами, сели на лавках у стен. Пасмурно было в хоромине, светцы нещадно коптили.

Невзор расположился, как на пиру: по одну сторону - Ольда-варяжка, по другую - Жядько с Клочком и Оска Шилпуй.

- Братья, - истиха начал атаман, - О чём нам тут растабарывать? Найден давеча признался, что узнал в Бараксаковом попутчике знакомца и потому самолично решил его судьбу. О себе не помыслил. Зато мы о нём помыслим. Как скажете?

Собрание тяжело дышало. За полгода бродники вряд ли привыкли к Роду. Не слишком Найден был общителен. Малая дружина запомнила, как голоус отчаянно которился[169] с лжеволхвом, и не спешила выносить приговор. Ждали, что на сей раз этот из молодых да ранний видок сотворит чудо в свою защиту. А он молчал.

- Он лишил нас большой поживы, - напомнил Оска Шилпуй.

Собрание продолжало сопеть.

- Узлы на яшнике не развязаны, а порваны сами путы. Я глядел, - подал голос Могута. - Их мог порвать лишь Найден. Купцу такое не по силам. Пенька ничуть не гнилая.

На Могуте лучами сошлись удивлённые взгляды. Вот оно, начинается любопытное! Лучи внимания сместились в сторону Рода, одиноко стоявшего посреди избы.

- Верно ли? Верно ли? - раздались вопросы.

- Да, я разорвал вервие[170], - спокойно заявил осуждаемый. - Узлы были для меня неведомы. Не имел времени развязывать.

- Мои узлы никому не ведомы, - возгордился Плешок.

Невзору явно не нравилось, что суд сбивается на какие-то мелочи - узлы, верёвки… Проклятый голоус опять силу показал! Не смягчились бы булыжные сердца судей!

- Так что скажете? - прекратил излишнюю мешкотню атаман.

- Васька Гунтяй, что привёз Перхурия Душильчевича с незавязанными глазами, вместе с ним был отправлен к ядрёной матице, - напомнил Жядько.

Сызнова воцарилась тишина. Все понимали, что Найден за содеянное повинен смерти, да никому не хотелось произнести это вслух. Невзор отлично распознавал настроение своих подданных: пока роковое слово не сказано, каждый взвешивает его собственной головой, а стоит хотя бы нескольким дружно произнести это слово - и общее тугоумье обернётся безумьем, головы отключатся, глотки заорут по подсказке. Первыми несколькими могли бы стать приближённые атамана. А надо видимость братства соблюсти.

Он обратился к Могуте: