Кровь боярина Кучки

- Ты почему не жалуешь фиал[287] с боярским мёдом? - зашумел Иван Берладник, придвигая Роду чуть пригубленный напиток. - Ах, мало искушён в питье? Ну и ловыга![288] Намного ль младше-то меня? Ах, восемнадцатый годок! Не верю, да и баста! Такой детина! Да ведь в тебя вместятся два вот этаких Владимира! - обнял он друга по несчастью.

- Оставь, - высвобождался светлоокий юноша, заметно начавший хмелеть. - Скажи-ка лучше, - перевёл он разговор в иное русло, - исполнит Святослав Ольгович обещание? Он мне в удел Посемье обещал.

- А мне обещал Курск! - вскричал Берладник. - А тебе что обещал? - спросил он Рода.

- Села по Рахне, - неохотно отвечал обезземеленный Гюрятич.

- Ну так вот что я скажу, - пристукнул кулаком Берладник, - Ольгович - лгач. Все это лжецкие ухватки. Чтоб заманить, он горы обещает, заманит и покажет кукиш. Да и что у него есть? Вот-вот последнего лишится. Ну как ни обмануть троих изгоев? Мы беззащитные - два князя да боярин. У нас нет жизни. Палец покажи, и мы готовы выядрёниваться, лезть из кожи вон. Не токмо что во вражий стан, в Чернигов, - к черту в ад!

Род покраснел.

- Не на меня ли твой намёк?

- А что, горит на воре шапка? - перекосил лицо Берладник. - Я, как узнал о твоём подвиге, ещё тебя не зная, подавился со смеху. Нет, я бы не выстарывался так. Села по Рахне! Рахна-то не нынче завтра со всеми сёлами окажется в руках Давыдовичей.

- Как решит судьба, - отрезал Род, видя, что Берладник распаляется все более.

- Судьба тут ни при чём, - встрял, осмелев, Владимир, очервленевший лицом от выпитых фиалов, - Был ты в Чернигове и что увидел? Строй и готовность к рати? А у нас - развал, все вразнотык…

- А воевода-то кто? Внезд! - скрипнули зубы у Ивана Ростиславича.

- Ругать легко, наладить трудно, - сказал Род.

- Да кто тебе позволит тут что-либо налаживать? - прищурился Берладник. - Бояре с отроками хапают что под руками, а володетель раздувает щеки.

- Я верю Северскому князю, - сказал Род.

- Верь, верь! Не видишь? Северский князь холопствует пред Суздальским за ради сохраненья оттопырившей карманы жизни, - шумел Берладник. - А я ни перед кем холопствовать не нанимался.

- А для чего ты нанимался? - не стерпел Род.

Иван Ростиславич приосанился для гордого ответа:

- В честном бою жизнь себе добыть!

- Послушайте-ка, братья! - Уступающий Берладнику в летах Владимир вовсе разомлел от каверзного мёда. - Я что вам поведаю потиху! Наш Святославка возмечтал оженить своего недоросля Олега на Гюрькиной дщери Олиславе. Во куда метит!

- Да отчего ж не метить? - удивился Род. - Их положенье вроде равное…

- А оттого, - надрывно перебил Владимир, - что Олислава краше солнца красного, а наш непря[289] Олег как ляпуном[290] из чурки тёсанный.

Тут Берладник молвил предостерегающе:

- Не говори при холопьей онуче, онуча онуче скажет!

Род резко встал:

- Ты оскорбил меня безвинно, князь Иван. В иной час я бы ответил по достою. Теперь ты пьян, а во чмуру дурён. С такими нет у меня дел. - Повернулся и ушёл.

Ещё не отдалившись от корчмы, услышал за спиною прежде приятный, ставший хриплым голос муромчанина Владимира:

- Род, остановись!..

Не стал и останавливаться, хотя с Владимиром поговорить хотелось, да, видимо, пока не случай.

У Олуферя долгощельцы отвечеряли и отдыхали. Хозяин - на полатях, хозяйка - на печи, а постояльцы - на скамьях рядком. Они впились глазами в парня, что расселся за столом почётным гостем.

Приходу Рода все обрадовались.

- К тебе, Гюрятич, - пояснил Корза Рабой. - Не объявляет, кто таков. Оружие изъято.

- Крутой народец, - кисло засмеялся парень. - А ты есть Родислав Гюрятич? Тогда изыдем вон, поговорим потиху.

Вышли во двор.

- Привет тебе, боярин, от Нечая Вашковца. А я Первуха Шестопёр, его соратник.

Род сразу вспомнил.

- Большая рать идёт к вам из Чернигова. Ух, сеча будет! Оба Давыдовича, следом сын великокняжеский Мстислав с переяславскою дружиной и берендеями. Воистый[291] князь! Однако Всеволодич наш уехал с государем Изяславом в Киев. И без того ратников легион тысяч[292].

- Пойдём, Первуша, во дворец, - заторопился Род, - Предстанешь перед нашим государем.

Но у дворца как было не вспомнить грустные слова голубоглазого Владимира: «Был ты в Чернигове и что увидел? Строй, готовность к рати? А у нас - развал, все вразнотык». И впрямь! В колеблющемся свете факелов колеблющиеся фигуры. Бояре шастают в обнимку с пасынками. Охраныши и те навеселе. Пир в честь приезда Гюргиева сына завершился мерзостным развалом. Шапошный разбор то там, то сям готов был обернуться кулачными разборками.

С трудом дозвались Пука. Боярин выглядел трезвей других.

- Куда ты подевался, Род? - обнял он юношу. - Куда запропастился? Государь чуть голову с меня не снял. Он гостю о тебе все уши прожужжал. Вынь да по ложь, хочет тебя видеть Иван Гюргич.

Еле-еле Роду удалось доступно втолковать вельможе о Первухе Шестопёре.

- Где твой посольник? - оперся Пук о плечо Рода.

- Ждёт на крыльце.

Род, не добившись толку, рванулся в княжеский покой. Куда там! Пук всей тушей преградил путь:

- Испытай плеч со стариком!

И смех и грех! Пришлось уйти.