Кровь дракона

— Ты дитям своим сказки рассказывай про мельника-упыря. Да и не сказки это, а навет мерзостный на боярина честного. Да кто не знает князя Воротынского, на которого царь во всяком деле полагается, верного царю сердцем и мечом, служащего ему без кривды и оглядки! Пошел вон, пока не выпороли тебя, да в яму не бросили!

Петр был человек прямой, уверткам хитрым в достижении цели не обученный. Несмотря на происхождение простое, имел он чувство собственного достоинства, подкрепленное уважением людей, знающих его. Сначала Петр был просто удивлен таким к себе отношением и несколько мгновений стоял, взирая на окружающих. Однако поняв, что цель — встреча с царем — ускользает от него, а с нею и возможность покарать злодеев, Петр, обычно человек спокойный и рассудительный, с плеча рубить не любящий, забыл о своей осмотрительности и одним мощным ударом сбил с коня воеводу. Тот никак не ожидал столь дерзостного поступка и не был готов к нему.

Воевода грянулся на землю, да так, в силу тяжести доспехов и собственной тучности, что земля загудела, а сам он на некоторое время остался недвижим. После мгновенного замешательства, охрана набросилась на Петра. Невольные усмешки, вызванные падением воеводы, в иное время столь заботливого о своей значительной важности, и нередко в своей мелочной скрупулезности доставлявшего неприятности, пробудили если не симпатию к Петру, то нежелание причинить ему серьезные увечья.

Однако за вольное поведение следовало наказать примерно, и охранники мяли Петра с душой. Особенно старался здоровенный парень, чуть не вдвое шире Петра и на полторы головы выше, с руками, похожими вверху на бычью ляжку, а в ладонях по размеру напоминающие добрый каравай. Петр, и сам не слабый, пытался сопротивляться, поддерживаемый гневом и осознанием своей правоты. Однако скоро оказался на земле, что не остановило охрану от продолжения урока.

В это время поднялся воевода, с сизым лицом и сбившимся набок шлемом. Показались темные с сединой волосы, слипшиеся от пота, вызванного падением как физическим, так и с вопросами престижа связанным — столь ревностно им поддерживаемого. Пережитое унижение затуманило голову воеводы, и в обычное время не слишком сильную по части проницательности. Он уже просто не мог, в силу своей натуры, дать себе труд более внимательно выслушать Петра, о чем тот призывал его из-под груды навалившихся тел.

— Поднять нечестивца, — зарычал воевода. — Скрутить и сей же час бросить в темницу. Пусть там паукам свои бредни говорит.

Петр уже не пытался взывать к разуму воеводы. Слова ратника о верности Воротынского царю и царской к нему приязни вспыхнули в мыслях Петра, озарив его, как он полагал, пониманием всей правды: «Да ведь царь и бояре-оборотни заодно, не мог царь не видеть личины их мерзостной, под маской лести спрятанной — однако же не сорвал ее перед всем честным народом, не извел нечисть».

Петр лишился способности к сопротивлению, стоя неподвижно, с глазами, устремленными поверх людей к небу, узкий край которого, видный между постройками, спускался к горизонту. Петр не жалел о сделанном — останься дома, всю жизнь корил бы себя за трусость, предательство памяти убитых, да тех живых, которых бы извели супостаты со временем. Но придавило Петра открытие, которое он считал правдой — невозможность во всем государстве найти управу на бояр, которых уже всех определил в злодеи. Мучила его мысль о Боге, который по ведомым только ему резонам отказался указать царю путь праведный, позволив тому попасть под волю нечистого.

Между тем связанного Петра, имеющего возможность только шаги делать малые, толчками направляли в темницу посреди толпы, привлеченной происшествием. Взгляд кожевенника среди сливающейся людской массы выхватывал то смеющееся лицо, то тупо-внимательное, без проблеска мысли в глазах, то странно торжествующее. Последних было немало, торжество свое открыто не показывали, лишь огонек его светился в странно одинаковых глазах под полуопущенными веками. Но неожиданно выхватил Петр из толпы лицо богато одетого боярина, лицо сумрачное, которое тщилось скрыть неодобрение ко всему происходящему — но не только с ним, как подумалось Петру, а недовольство чем-то более серьезным и могущественным, против которого открыто не пойдешь.

Понял Петр, что опрометчиво пошел он к царю. Прежде надо было найти союзников, обстановку разузнать, а ежели царь на стороне противной, то и действовать следовало по-другому. Тем более, что не могут все бояре как Воротынский быть.

Не скрываясь, но и вперед не выступая, наблюдал за Петром другой боярин, высокий, в сафьяновых сапогах, расшитом золотом кафтане с меховой опушкой. С нездорово бледным лицом, опушенным редкой темной бородой, разделяемой на несколько частей седыми прядями. Глаза, отдававшие в желтизну, прикрытые тяжелыми веками без ресниц, были сведены близко к тонкому длинному носу, под которым вдруг капризно выступали неожиданно пухлые, почти девичьи губы.