Кровь Драконов

— Мне он тоже однажды снился. Сооружение вокруг него было очень старым и необычным. Дерева столько же, сколько и камня, словно он был построен ещё во времена основания города. Внутри был какой-то механизм… Я не очень хорошо его разглядел. Но если с помощью него черпаешь с глубины, ведро наполняется серебристой материей. Более плотной, чем вода. Драконы могли её пить и она им очень нравилась. Но как мне показалось для людей она опасна.

— Для людей? Или для Элдерлингов?

Он довольно долго смотрел на неё.

— Я не вполне уверен. Во сне я понимал, что мне следует быть с ней крайне осторожным. Но не знаю, снилолось ли мне, что я человек, или что я Элдерлинг.

Теперь была её очередь вздыхать.

— Иногда мне перестаёт нравиться то, что это место делает со мной. Даже без прикосновений к камням памяти, мне снятся сны, которые мне не принадлежат. Я заворачиваю за угол и на мгновение становлюсь совершенно другим человеком, со всеми его воспоминаниями, друзьями и планами на день. Я выхожу из дома и у меня появляется желание навестить друзей, которых я никогда не знала.

Татс кивнул. — Эти большие камни в центре площади, когда я к ним прикасаюсь они напоминают мне о других городах. Знаешь, другие города Элдерлингов…

Она покачала головой на его слова.

— Нет, это не то, когда я проходила сквозь воспоминание о рынке, мне неожиданно захотелось рыбного пирога приправленного острым красным маслом. А потом так же резко, я снова стала собой, той которую тошнит от рыбы, как с красным маслом, так и без него.

— Воспоминания и меня затягивают. Мне не нравится это. — Татс внезапно прервал свою речь, и взял её за руку побуждая остановиться.

Внизу у реки, под строгим руководством Карсона, работа продвигалась. Деревянный каркас пристани, сделанный из балок был привязан к одной из старых несущих колонн. Река налетала на него и серая вода пенилась и перетекала через его окончание. Харрикин раздетый до штанов и привязанный страховочной верёвкой находился в воде, пытаясь выровнять одну балку относительно другой. Карсон задавал ему направление, в то время как сам удерживал натяжение на линии связывавшей другой конец деревянных балок. Мышцы Лектера, сидевшего на одном из брусков на берегу, бугрились от напряжения, при медленных поворотах дрели в его руках, пробуривавшей брус насквозь. Невдалеке Алум превращал прямые кусочки дерева в нагели.

Мерные звуки наполняли весенний воздух. Нортель, с перевязанными рёбрами в следствии несчастного случая на прошлой неделе, сидел на пристани с колышками и молотком, ожидая балку, которую нужно прикрепить. Это была холодная, мокрая и опасная работа. И это было задание Татса на вторую половину дня. Он потянул её за руку, и они встретились взглядами.

— Я слышал, что сказал Рапскаль. Мы должны окунуться в воспоминания города, что бы понять, как должны жить Элдерлинги. Но я так же помню все предупреждения, которые слышал в Трехоге. И слова Лефтрина, сказанные перед отплытием, о том, что если слишком долго находиться у камней памяти они могут тебя захватить. Что ты можешь потерять свою жизнь в чужих воспоминаниях.

Тимара помолчала мгновение. Татс наступил ей на больное место, существование которого она не хотела признавать.

— Но ведь мы же Элдерлинги, для нас всё иначе.

— Так ли это? Я знаю, что Рапскаль так говорит, но так ли это на самом деле? Была ли у Элдерлингов их собственная жизнь, или они росли пропитываясь опытом других людей, даже не осознавая, что он не пренадлежит им, не осознавая своей зависимости? Мне нравится быть собой, Тимара. Я хочу оставаться Татсом вне зависимости от того, как долго я буду жить и чего хочет мой дракон. И я хочу провести эти года с тобой, с Тимарой! Я не хочу, что бы ты была погружена в память кого-то ещё, когда я рядом. — Он сделал паузу, позволяя этой колкости задеть её, а потом добавил.

— Моя очередь задавать вопрос. Живёшь ли ты своей жизнью, Тимара? Или отворачиваешься от неё ради жизни кого-то другого.

Он знал. Она не рассказвала ему о колоннах памяти и своих походах туда с Рапскалем. Однако каким то образом он узнал. Яркий румянец залил её лицо. Чем дольше она молчала, тем сильнее становилась боль в его глазах. Она пыталась убедить себя в том, что не сделала ничего плохого, что в его боли нет её вины. Пока она искала слова, он начал говорить.

— Это притворство, Тимара. — Его голос был спокойным, но не нежным.

— Это не адаптация к жизни в Кельсингре, это побег от реальности и жизнь прошлым, прошлым, которое никогда не вернятся. Это даже не настоящая жизнь. Там ты не можешь принимать решения, а если обстоятельства начнут складываться не лучшим образом, можешь просто сбежать. Ты принимаешь их образ мышления, а когда возвращаешься в наш мир, он влияет на твой собственный. Но что самое страшное, чем ты занимаешься когда погружена в воспоминания? Чего ты лишаешься, какие возможности упускаешь в настоящем? О чё ты будешь вспоминать через год?