Кровь фюрера

— Первый барьер пройден. Остался еще один.

У этого старика, Царкина, было много денег. Очень, очень много, это уж точно.

Ухоженные лужайки тянулись на сотни метров вокруг дома. Эрнандесу наконец удалось рассмотреть задание под красной черепичной крышей. Бросая взгляды налево и направо, Руди ехал по асфальтовой дорожке. За перечными деревьями виднелись гибискусы, усыпанные желтыми и розовыми цветами.

Сад был роскошный. Манго, персики, несколько кокосовых пальм с тяжелыми мягкими листьями, замершими в бездвижном воздухе на фоне горячего полуденного неба. Наверно, садовникам приходилось много работать, чтобы поддерживать это место в таком состоянии. Это был лучший сад из всех, что ему приходилось видеть в Асунсьоне.

«Бьюик» замедлил ход, поднимаясь на холм. Руди вспомнил, как ему хотелось узнать, что находится за белыми стенами, тянущимися вдоль дороги. Что-то подсказывало ему, что в этом доме можно получить больше информации, чем сообщил ему Родригес.

На полдороги мотор «бьюика» начал барахлить, а подвеска — скрипеть.

«Черт!»

Старому американскому «бьюику» пора было на помойку. Ему было двенадцать лет, и он прошел 150000 километров уже со вторым мотором. «Бьюик» служил ему верой и правдой, но Руди нужна была новая машина. Все дело было в дросселе. Он об этом знал; эту треснувшую, перевязанную изолентой штуковину уже давно надо было заменить, но у Руди все не хватало времени. Он немного сбросил газ, и машина перестала пыхтеть, но хватило ее всего лишь метров на двадцать. Руди уже подъезжал к повороту и впервые отчетливо увидел дом: огромный и богатый.

За тридцать метров до того места, где асфальт дорожки переходила в гравий, «бьюик» стал. Мотор не реагировал на усилия Руди, он все давил на педаль газа, но машина двигалась лишь по инерции, а дорога все еще шла в гору. Повернув налево, Руди съехал на траву и ударил по рулю кулаком.

«Черт!»

Эрнандес выключил зажигание и посмотрел на дом. Рядом с сине-белой машиной, припаркованной на посыпанной гравием площадке перед домом, стоял сурового вида коп в форме. Потом Руди увидел, как открылась дверь, ведущая в дом, и из парадного показалась столь знакомая Руди туша — это был толстяк Велларес Санчес. Велларес не стал выходить на солнечный свет. Недобрая улыбка на его лице не предвещала ничего хорошего.

Эрнандес выбрался из машины и помахал ему рукой. Санчес не шелохнулся. Захлопнув дверцу машины, Руди пошел к дому.

Велларес Санчес был старше Эрнандеса, ему было уже за сорок, он страдал от избыточного веса, а из-за своих темных тяжелых век всегда выглядел так, словно ему нужно было хорошенько выспаться. Кожа на его жирных щеках обвисла, а редкие черные волосы торчали на лысеющей голове клочьями. Белая льняная рубашка была вся измята и плохо сидела. Все в нем казалось нелепым, но Эрнандес знал, сколь обманчива его внешность, и за этими тяжелыми сонными веками скрывался взгляд, свидетельствующий об остром как бритва уме.

Человеком он был немногословным. Эрнандес давно его знал и относился к нему по-дружески. Но сейчас Велларес держался холодно и отстраненно. Когда Руди подошел, Велларес пожал его протянутую руку очень слабо, а это был верный знак того, что он раздражен. Кивнув на машину Эрнандеса, он спросил:

— Что с этой кучей хлама?

Санчес вытер покрытый капельками пота лоб носовым платком.

Эрнандес улыбнулся, пытаясь смягчить толстяка.

— Дроссель отказал, и мотор залило. Постоит на солнышке, и все будет в порядке.

— Я же приказал постовому у ворот никого не пропускать! — Санчес был серьезен.

— Ну ты же знаешь меня, Велларес… Я где хочешь найду тему.

Голос толстяка стал еще серьезнее.

— Тут я отдаю приказы.

— Велларес, да ладно тебе… Ты же знаешь, что это мой заработок. Не буду писать — есть будет нечего. — Эрнандес пожал плечами. — Слушай, ну извини. Мендоса хочет, чтобы я написал заметку. Так что уж прости меня.

Санчес посмотрел на стоявшего перед ним Эрнандеса. Тот был высоким мужчиной с каштановыми волосами. Аккуратная челка, чисто выбрит, волосы пора бы уже и подстричь, но в целом — красавчик. Он носил свободную одежду, словно преподаватель из Universidad, и его вполне можно было принять за преподавателя, если бы не кривой шрам на правой щеке. Шрам делал внешность Эрнандеса грубоватой. Он напоминал мужчину, любящего подраться в барах, но Санчес знал, что это не так.

Они были знакомы уже лет десять. Он был хорошим журналистом, этот Эрнандес, ловко жонглировал словами, а в его глазах светилась доброта, хотя Санчес и знал, что глаза этого человека повидали столько же горя и зла, сколько и он сам.

— Ну так что там, Велларес?

Карие глаза Эрнандеса сияли, чувство вины исчезло с его лица, словно его и не было, словно это была лишь шутка. Руди улыбался, но в его глазах было что-то еще. Санчес чувствовал это. Возбуждение? Страх? Санчес достал из кармана пачку сигарет и предложил Эрнандесу. Тот с благодарностью принял это предложение мира. Велларес поднес огонь к обеим сигаретам и посмотрел на молодого человека.

— Ну, рассказывай, что знаешь, — сказал Санчес.