Кровь и лед

Вспоминала фактуру листьев — ровных и гладких, словно натертых воском, — на деревьях в городском парке, в котором гуляла во время дневных перерывов в больнице. Отлучаться разрешалось лишь на полчаса, но это время — и если ветер дул в направлении Темзы — она использовала, чтобы сделать глоток свежего воздуха; воздуха, в котором не витал запах ни крови, ни морфина, ни того и другого одновременно. Иной раз, перед тем как возвращаться в палаты, она срывала несколько листочков, приятно пахнущих цветов и рассовывала их по карманам своего больничного халата…

Зеленый оттенок моря… До отправки в Турцию ей еще никогда не доводилось видеть море. Она всегда представляла его синим или по крайней мере серым — на всех виденных ею картинах море имело именно такой цвет, — но, глядя с палубы на волнующуюся поверхность воды, она была удивлена тем, что океан отдает зеленым, словно тусклая патина на статуях в Королевском музее (Синклер сводил ее туда незадолго до переброски их полка)…

Но вот ее грезы в конце концов оборвались… как обрывались и прежде… и сердце вновь стиснула рука холода. Ей пришлось приложить усилия, уже в который раз, чтобы снова погрузиться в мир, полный зеленых красок, найти утешение в коконе собственных воспоминаний… растопить ледяную руку, которая проникла ей под одежду и до костей сковала льдом. Этот путь она проходила тысячу раз и очень боялась, что придется пройти его еще многократно, перед тем как проснуться… освободиться от этого странного состояния забвения, в котором она оказалась, словно в ловушке…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

24 ноября, 10.25 утра

Едва Майкл заметил невысокого рыжеволосого парня, спускающегося по трапу самолета в Сантьяго, как сразу смекнул, что тот ученый. В ученых есть что-то такое, что с головой выдает их принадлежность к миру науки, хотя Майкл и сам не мог толком понять, что же именно. Дело тут вовсе не в очевидных признаках профессии, как, например, запах формальдегида или транспортиры, торчащие из всех карманов, а скорее — в глазах, одновременно отрешенных и пытливых. Майкл много ученых повидал во время подготовки фоторепортажей и статей о природе. Они словно живут параллельно в двух мирах, одновременно и принадлежа и не принадлежа к сообществу людей. Усиленные попытки некоторых из них слиться с толпой к успеху не приводят. Это навело Майкла на мысль о сходстве ученых с большим косяком солнечных окуней, которых он фотографировал под водой на Багамах: все рыбы в целях безопасности пытались сместиться в центр стаи, но отдельных особей по каким-то причинам внутрь не пускали, и они постоянно оставались на периферии.

Естественно, такие рыбы первыми попадают на зуб хищникам.

Чтобы скоротать время перед посадкой на стыковочный рейс до Пуэрто-Вильямса, Майкл, волоча за собой здоровенную дорожную сумку, отправился в переполненное людьми кафе. Рыжеволосый парень сидел в одиночестве за столиком в углу и, наклонившись вперед, всматривался в экран ноутбука. Майкл подошел ближе и увидел, что тот изучает какую-то сложную карту, испещренную цифрами, стрелочками и пересекающимися линиями. На взгляд Майкла, карта имела отношение к топографии. Он успел поглазеть всего пару секунд, прежде чем парень на стуле резко обернулся; у него было узкое лицо с довольно мелкими чертами и светло-рыжие брови под стать волосам. Рыжий смерил Майкла взглядом, затем произнес:

— Думаю, здесь вы не найдете для себя ничего интересного.