— Выбор лежит на мне, и я его принимаю. — Элеонор приложила ладонь к его щеке. — Если я собираюсь жить дальше, то должна выйти из мрачного подземелья, в котором томилась долгие годы. Я хочу вновь обрести жизнь, за которую не будет стыдно. Вы меня понимаете?
Судя по взгляду Майкла, он ее понимал, однако, кажется, испытывал даже больший страх за ее судьбу, чем она сама. После всего пережитого, после бесконечно долгого сна во льдах смерть ее не пугала. Все, чем она жила, ушло, родные и близкие умерли, так какой смысл цепляться за жизнь, в которой ее не ждет ничего, кроме одиночества?
А что касается Синклера… Даже если они воссоединятся, что это изменит? Интуиция подсказывала Элеонор, что они и вдвоем будут влачить жалкое существование в глубоком одиночестве на задворках людского общества.
— Значит, мне позвать Шарлотту с Дэррилом? — спросил Майкл.
Она кивнула.
Майкл ушел, оставив Элеонор в полнейшем смятении чувств. Она вдруг почувствовала, как вопреки всему внутри у нее разгорается огонек надежды, веры в спасение. И как ни трудно ей было себе в этом признаваться, чувство это было связано с тем, как на нее смотрел Майкл Уайлд. И как она на него смотрела в ответ…
Через несколько минут дверь в лазарет снова открылась, но на этот раз Майкла сопровождали два человека. Дэррил с торчащими рыжими волосами, как хохолок петуха, нес мешочек с прозрачной жидкостью, а в руках Шарлотты был лоток с шариками ваты, иглами, спиртом и широкой повязкой, удобно прилегающей к коже. Элеонор видела этот лоток многократно и наперед знала, что и в какой последовательности будет делать доктор Барнс.
Шарлотта уселась на стул Майкла, положила лоток на кровать и, когда Элеонор закатала пышный рукав старинного платья, стянула руку резиновым жгутом.
— Майкл говорил вам об опасности соприкосновения со льдом? — уточнил Дэррил, когда Шарлотта стала наполнять необыкновенно большой шприц жидкостью из мешочка.
— Несколько раз.
— Хорошо… Отлично, — нервно произнес он. — Вероятно, вначале вы почувствуете небольшой жар от переизбытка гликопротеинов — это высококонцентрированный раствор, — но я думаю, он довольно быстро пройдет.
Шарлотта стрельнула в биолога глазами и протерла спиртом предплечье девушки.
— Я готова ко всему, — ответила Элеонор, — и всецело доверяю своему врачу.
И это было правдой. Первоначальный шок сменился симпатией и уважением к доктору Барнс за ее прямолинейный, но дружелюбный характер, и за то, как она вела себя у постели больной. Подобную черту Элеонор видела и у Флоренс Найтингейл — способность наладить контакт с любым пациентом и внушить чувство спокойствия и защищенности. Понятное дело, в былые времена женщины вроде Шарлотты не могли стать врачами — если не пол, то цвет кожи уж точно стал бы препятствием, — но в новом мире, в котором у Элеонор появился шанс задержаться, многие некогда немыслимые вещи были нормой жизни.
Укол иглы был почти неощутим, но действие жидкости, поступающей в вену, она почувствовала моментально. Вопреки предположениям Элеонор не бросило в жар, а, напротив, она ощутила, как по руке разливается странный холодок, словно под кожу затекает горный ледяной ручеек. Она задрожала, и Шарлотта обеспокоенно вскинула глаза.
— Вы в порядке? — спросила врач, продолжая вводить сыворотку.
— Да, — ответила Элеонор. — Кажется, в порядке.
Но так ли это? Что произойдет, когда холод, взбирающийся вверх по руке, доберется до сердца?
— Что вы чувствуете? — спросил Дэррил.
Майкл на корточках уселся возле кровати и изучающе посмотрел в лицо девушки.
— Странное ощущение. Раньше я такого никогда не испытывала, — ответила Элеонор. — Примерно как если ступить под холодный душ.
Шарлотта извлекла иглу и быстро придавила место укола ваткой. К этому моменту лоб Элеонор был уже весь покрыт бусинками холодного пота.
— Пожалуй, вам следует прилечь. — Шарлотта бросила шприц в лоток и помогла пациентке устроиться на подушке.
Комната вокруг Элеонор поплыла, и она закрыла глаза, но это лишь усилило головокружение. Элеонор снова подняла веки и, увидев над собой лицо Майкла, сфокусировала взгляд на нем. Мужчина взял ее за руку, и она почувствовала, что от волнения у него взмокла ладонь.