– Знаешь, что однажды сказала мне матушка Агнес? – Я дожидаюсь, пока он моргнет, а затем продолжаю: – Она сказала, что мы все живем в клетках. И лишь те, кому повезет, могут выбрать, в каких именно.
Симон хмурит брови:
– Ты хочешь сказать, что я сам выбрал свою клетку?
– Ты сам это сказал.
– Но это не означает, что ты должна оказаться в ней вместе со мной.
– Не означает. – Я хватаю его за рубашку и притягиваю ближе. – Но это мой выбор.
Глава 34
Я оказалась не готова к тому, каким окажется поцелуй с Симоном в лунном свете.
Пока мы разговаривали, я сосредотачивалась на его голосе и лице, лишь иногда, когда он двигался, отвлекаясь на запах его одежды или кожи. Или на то, как луна подсвечивает его ресницы и волосы. Взрыв чувств от прикосновений быстро затухал в разговоре. Поэтому я решила, что привыкла к этому.
Но моя уверенность рассыпалась в тот же миг, когда наши губы соприкоснулись. Каким бы мимолетным ни было это прикосновение, оно расцветает в сознании, как алая роза. Рот Симона изумленно раскрывается, а затем он устремляется ко мне, заполняя пространство между нами нежным томлением…
…Пока сам не разрывает поцелуй.
Но не отодвигается от меня, а замирает всего в нескольких сантиметрах от моего лица, поэтому я ощущаю его дыхание, вьющееся в воздухе теплыми струйками.
– А если я утащу тебя на темную сторону Луны, к вратам самого ада?
– Я знаю дорогу назад, – шепчу я. – Уже бывала там.
– Я действительно считаю, что ты не должна жертвовать собой, – говорит он.
Какую бы боль это ни причиняло, я понимаю, что не могу поцеловать его снова. Если это и произойдет вновь – а я сейчас бы с радостью отказалась от своих способностей ради этого, – Симон должен сам сделать этот выбор.
– Хоть раз в жизни прими, что ты достоин спасения.
Он поднимает руку и прикасается к моей щеке. Я кожей – сначала через кончики пальцев, а потом через ладонь, – чувствую неровное биение его сердца.
– Ты в это веришь?
– Да. – Я провожу пальцами по руке Симона к запястью и кладу их между его костяшек. – Но это сработает, только если и ты поверишь.
По его телу расползается дрожь, а мышцы напрягаются, когда он на пару сантиметров приближается ко мне.
– Думаю, я бы поверил, что Солнце – это Луна, если бы ты стала уверять меня в этом. – Симон наклоняется вперед, и наши носы соприкасаются. – Слава Свету, ты слишком честна, чтобы воспользоваться моим доверием.
Уверена, он сказал это, чтобы я улыбнулась, но его слова пронзают меня до глубины души, и я вздрагиваю, когда он начинает сокращать расстояние между нами.
Симон тут же замирает.
– Я думал, ты хотела… Прости…
Я тут же сжимаю его рубашку в руке, не давая отодвинуться вновь.
– Нет, – говорю я, заталкивая чувство вины подальше и приближаясь к его губам. – Ты все правильно понял.
И это происходит.
Легкое прикосновение его рта к моему, покалывание и щекотание верхней губы от коротких усов. Скольжение пальцев по моей талии перед тем, как Симон обхватывает меня и притягивает ближе к своей груди, пока его сердцебиение не начинает отдаваться эхом во мне, как колокола святилища. Его прерывистые вдохи между поцелуями, со счета которых я уже сбилась.
Тепло, цвет и свет, текущие по моим венам к каждой клеточке моего тела внутри и снаружи.
Я даже не осознаю, что задержала дыхание, пока не начинает кружиться голова. Хватая ртом воздух, я открываю глаза и вижу в небе половинку луны, которая смотрит на меня сквозь узкую щель между каменными колоннами. Ее свет такой яркий, что мне приходится сощуриться.
– Что-то не так? – спрашивает Симон.
Не сомневаюсь: он опасается, что дело в нем.
– Луна, – не думая, отвечаю я.
Видимо, свежий воздух, заполняющий мои легкие, еще не прояснил мой разум.
Симон нежно затягивает меня в тень, образовавшуюся в углу башни за парапетом, отсекая каскад нахлынувших на меня чувств. Он опускает меня на каменный пол, согретый теплом его тела, но сам держится чуть-чуть поодаль.
– Лучше?
Как ни странно, лучше. Сейчас меня ничего не отвлекает от ощущений, которые дарит соприкосновение наших тел, от удивления и беспокойства, горящих в его глазах, пока он смотрит на меня сверху вниз. В лунном свете угловатые черты лица Симона превращаются из портрета на витраже в прекрасную картину, к которой до боли хочется прикоснуться. Я подношу руку к его щеке, провожу кончиками пальцев по скулам и подбородку. От этой ласки он так медленно моргает, что на мгновение мне кажется, будто он просто закрыл глаза. Поэтому, когда он вновь открывает их, я улыбаюсь, шепчу: «Идеально», – и притягиваю его ближе к себе.
Час. Неделя. Месяц.
Я не представляю, сколько времени мы провели здесь. Ночной воздух настолько холодный, что видно пар от нашего дыхания, а каменный пол твердый и жесткий, но я ощущаю лишь тепло и мягкость. Мое тело прижимается к телу Симона, пока его губы нежно, словно перышко, скользят вверх по моему подбородку к ушам, а затем – вниз, по шее и обратно к губам.
– В первый раз, когда я тебя увидел… – шепчет он, – …разглядел по-настоящему в тот день, когда пришел в мастерскую извиниться. Кажется, я пялился на тебя минут десять.