Кровь и огонь

Мы собирались приземлиться на центральном здании, но старавшийся изо всех сил пилот никак не мог найти свободное место на земле, не говоря уже о нескольких метрах на посадочной площадке.

— Прекрати снижаться, — обратился я к нему по воксу. — Возвращайся на орбиту. Приготовься компенсировать открытие дверей через десять секунд.

Отрезанные от братьев в космосе, мы были готовы к любому развитию событий. По внутренней обстановке шаттла было видно, что он предназначался для перевозки десяти человек в ограничительных креслах, а не двух космических десантников в полной боевой броне. При каждом движении прыжковые ранцы с лязгом задевали стены, и нам пришлось оставить ящики с боеприпасами, которые лежали на полу, но это неважно.

Кинерик ударил кулаком по нажимной пластине и впустил ревущий ветер. Мы шагнули ему на встречу, падая в небеса.

Насколько мне известно, мне не снятся сны. А если и снятся, то возможно я просто не могу вспомнить, что происходит в моём подсознании. Хотя, в конечном счёте, это одно и то же. Во многих медицинских записях упоминается, как падение в кошмарах резко обрывается перед ударом. Я всегда считал это любопытным. Люди такие хрупкие и всегда боятся потерять контроль. Своими кошмарами с падениями они даже гравитацию превращают в психологического врага.

Страх. Он воняет прогорклой мочой. Я не могу представить эмоцию отвратительней.

Адептус Астартес часто используют высотное десантирование, в том числе и без десантных капсул. Мы наклонились вперёд и спикировали под золотыми росчерками трассирующего огня, у которого не было никаких шансов попасть по нам. Один раз Кинерику пришлось включить двигатели на спине и заложить вираж в сторону от взлетавшей громадины Имперской гвардии.

Показывающие высоту руны звенели и мигали, предупреждая о приближении земли. Мгновение спустя мой ранец взвыл, пробуждаясь к жизни, и замедлил падение перед ударом. Мы приземлились с двойным глухим грохотом — на посадочной платформе появились вмятины, а под ботинками побежали паутинки трещин.

Небо вспыхивало — это шумно вращались зенитные турели, которые в автоматическом режиме и безо всякого вреда отслеживали прибывающие десантно-штурмовые корабли и транспорты.

Едва мои ноги коснулись поверхности, как на ретинальном дисплее замигала руна связи.

— Реклюзиарх? Повелитель… я требую объяснений.

— Какой же ты не благодарный, Экене. — Я впервые рассмеялся с тех пор как обрушился собор. — Мы подумали, что тебе пригодится подкрепление.

Тогда меня впервые обнял человек. Не прошло и часа, как мы с Кинериком уже шагали за пределами крепостных стен, осматривая собиравшиеся батальоны. Над головами кружили “Стервятники”. Воздух был насыщен дымом от работавших вхолостую двигателей танков. Все подразделения Стального легиона загружали боеприпасы и солдат в “Химеры” и шестиколёсные вездеходы “Шеду”.

Как не удивительно, но обнял меня не капитан Андрей, а генерал Куров — далёкий от показного величия седеющий офицер с хорошими манерами, который встретил меня с саблей у бедра и слезами на глазах.

— Реклюзиарх, — сказал он вместо приветствия. Объятие оказалось быстрым, и от удивления я не успел отреагировать. Его голова едва достигала креста на моей груди, затем он шагнул назад и посмотрел на меня:

— Герой Хельсрича позвал — и его город отозвался.

Я всё ещё чувствовал мурашки на коже от его прикосновения. Эмоциональность генерала объяснялась тем, что он родился, вырос и обучался в Хельсриче; вновь вспыхнувшая война причиняла ему боль, и он относился ко мне с образцовым уважением. Удивительно насколько эта встреча отличалась от первой. Даже сложно сравнивать сегодняшнюю теплоту с былой холодностью.

— Хорошо, что ты здесь, генерал, — ответил я, посчитав, что он не обидится на подчёркнутую нейтральность.

Кинерик почувствовал моё смущение и шагнул вперёд.

— Меня зовут Кинерик, — поздоровался он с Куровым, смотря на командующего сверху вниз. Я услышал мрачный смешок брата, когда он увидел, что генерал сложил руки символом крестоносца, а не имперской аквилой.

— Как же вы действуете на них, сир, — сказал он мне по воксу.

Военный совет проходил прямолинейно и в отвратительной обстановке — пришлось согласовывать планы перед батальоном газующих танков. Нас окружили офицеры, некоторые наудачу касались моей брони. Я проигнорировал это также как проигнорировал объятие. Пускай придерживаются своих странных суеверий, раз они поднимают боевой дух.

— Ты привёз то, что я оставил в Хельсриче? — спросил я Курова во время перерыва в обсуждении.

Он утвердительно кивнул чему-то улыбаясь.

План был прост. Мы направляемся в ущелье Манхейма, и уничтожаем всё что дышит и двигается.

— Мне нравится ваш план. — Сказал Андрей. Капитан сидел на бульдозерном отвале латунно-серой “Химеры” и стучал ногами по расчерченному чёрно-жёлтыми полосами металлу. Его поддержали кивками и шёпотом собравшиеся командиры гвардейцев. Они были в полушинелях и касках, пока не надевая противогазы.