Кровь и песок

Первый бой быков в Мадриде прошел для него неудачно. Публика уже не принимала его, как прежде. Правда, у него еще оставались сторонники, непоколебимо верившие в его талант и стоявшие за него горой; однако, если в прошлом году они держали себя задорно и вызывающе, то теперь значительно попритихли, а когда им доводилось аплодировать тореро, делали это как-то нерешительно. Напротив, враги Гальярдо подняли голову и явно науськивали на него зрителей, которые в своей неутолимой жажде кровавых зрелищ становились все взыскательнее и беспощаднее к матадору, не прощая ему ни одного промаха и ни в чем не давая спуска.

С первых же дней своей карьеры он показал себя безрассудным смельчаком, пренебрегавшим всеми опасностями, и толпа требовала, чтобы он оставался таким до конца, пока смерть не оборвет нить его жизни. Зрители с негодованием встретили первые признаки осторожности, явившейся на смену прежней сумасбродной отваге, с которой Гальярдо начал свой путь, стремясь создать себе имя на арене. Естественное желание сохранить жизнь встречалось бранью. Если эспада держался на некотором расстоянии от быка, не задевая мулетой его морды, толпа разражалась криками возмущения: матадор трусит, боится подойти ближе! А стоило ему отступить хоть на шаг перед рогами быка, как из амфитеатра неслась непристойная ругань.

Весть о случае во время пасхальной корриды в Севилье облетела всю Испанию. Враги мстили за долгие годы молчаливой зависти. Собратья по ремеслу, которых безрассудство Гальярдо зачастую вынуждало так же рисковать своей жизнью, выражали теперь притворную скорбь, вызванную закатом славы соперника. Куда девалось его былое мужество? Познакомившись с рогами быка, он стал уж слишком осторожным. Взбудораженные подобными пересудами, зрители глаз не спускали с тореро и были готовы придраться к любой мелочи, позабыв о том, как еще недавно рукоплескали даже его промахам.

Толпа, как известно, непостоянна. Устав восхищаться чужой отвагой, она радовалась каждому проявлению страха или простой осторожности, словно подмеченные у матадора слабости возвышали ее в собственных глазах. Зрителям неизменно казалось, что Гальярдо слишком далеко держится от быка. «Подходи ближе!» – кричали они. И когда, преодолев инстинкт самосохранения, Гальярдо убивал быка, как в прежние свои лучшие времена, толпа не приветствовала его с былым восторгом. Оборвалась крепкая нить, которая некогда связывала тореро с публикой. Успех все реже выпадал на его долю и служил лишь поводом досаждать ему нелепыми советами и поучениями: «Вот как убивают быка! Так тебе и следует делать всегда, хитрец!»

Сохранившие верность почитатели Хуана, признавая его неудачи, пытались найти им оправдание и вспоминали былые подвиги тореро.

– Верно, порой он бывает небрежным. Устал. Но стоит ему захотеть!.. – говорили они.

Ах, Гальярдо всегда хотел! Да и как не хотеть, если наградой за подвиг были рукоплескания толпы? Но успехи, которые в глазах почитателей зависели якобы от доброй воли матадора, были делом случая или стечения обстоятельств; раньше во время корриды на него находило внезапное вдохновение, а теперь оно все реже и реже осеняло его.

Кое-где на провинциальных аренах знаменитый матадор уже был освистан. Если ему не удавалось мастерским ударом разом прикончить животное, всадив шпагу по самую рукоять в могучий затылок, и бык не падал тут же замертво на песок, зрители на солнечной стороне поднимали невообразимый гам, подражая то реву быка, то звону колокольчиков.

Мадридская публика, по выражению Гальярдо, встретила его в штыки на первой же корриде. Едва он, взмахнув мулетой, приготовился покончить с быком, как из амфитеатра раздались негодующие крики: «Парня из Севильи подменили! Где прежний Гальярдо? Этот норовит подойти сбоку, отдергивает руку; то отпрянет в сторону вроде белки, то вовсе пустится наутек, забыв, что быка надо ждать с твердой решимостью, не трогаясь с места. Где прежняя удаль, где мужество?»

Итак, первая коррида закончилась неслыханным провалом. Почитатели Гальярдо, собравшись в кружок, только о том и толковали. Старики, привыкшие бранить новые времена, брюзжали и поносили нынешних тореро. У них, мол, ненадолго хватает отваги: при первом же прикосновении рогов она бесследно испаряется.

Обреченный дождливой погодой на безделье, Гальярдо с нетерпением ждал второй корриды, готовясь ошеломить толпу необычайными подвигами. Самолюбие его жестоко страдало от насмешек врагов. Если ему суждено потерпеть еще одно поражение в столице, он вернется в провинцию конченым человеком. Гальярдо давал себе слово преодолеть страх, совладать с тревогой, обращающей его в бегство перед быками, которые с некоторых пор казались ему несравненно более опасными и грозными, чем раньше. Неужто у него не хватит смелости выступить на арене с прежним блеском? Конечно, слабость в руке и ноге еще дает себя чувствовать, но это пройдет.