Читаем Кровь и песок полностью

– Не будьте ребенком, – сказала она. – К чему вспоминать то, чего не вернуть? Зачем думать обо мне? У вас есть жена, а я слыхала, что она мила и красива. Если ж не она, так есть другие. В Севилье много красивых девушек с цветком в волосах и шалью, тех девушек, что мне так нравились когда-то: они будут счастливы, если Гальярдо подарит их своей любовью. А со мной все кончено. Возможно, что ваша гордость знаменитого тореро, привыкшего к успеху, задета, но ничего не поделаешь: вы для меня добрый знакомый, не больше. Я не похожа на вас. Что мне однажды наскучит, к тому я больше не возвращаюсь. Иллюзии владеют мной недолго и проходят, не оставляя следа. Поверьте, я достойна сожаления.

Она смотрела на тореро с состраданием и тайным любопытством, словно внезапно увидела все его недостатки, всю неотесанность.

– Мне приходят в голову мысли, которых вы никогда не поймете, – продолжала она. – Вы кажетесь мне совсем иным человеком. Гальярдо в Севилье не похож на Гальярдо в Мадриде. Верю, что вы остались прежним, но только не для меня. Не знаю, как бы объяснить вам… В Лондоне я познакомилась с раджой… Знаете ли вы, кто такой раджа?

Гальярдо отрицательно покачал головой и покраснел, стыдясь своего невежества.

– Это индийский принц.

Вдове посланника припомнился магнат из Индостана, его смуглое лицо, оттененное черными усами, огромный белый тюрбан с крупным бриллиантом, сиявшим на лбу, и белое одеяние – множество тонких покрывал, похожих на лепестки цветков.

– Он был красив, молод, он пожирал меня таинственно мерцавшими глазами газели, но он был смешон с его восточными комплиментами на английском языке. Бедняга дрожал от холода, кашлял среди лондонских туманов, ежился под дождем, как нахохлившаяся птица, и взмахивал своими покрывалами, точно намокшими крыльями… Когда он лепетал слова любви, не сводя с меня темных глаз газели, у меня возникало желание пойти купить ему пальто и шапку, чтобы он перестал дрожать от холода. И тем не менее он был очень хорош собой и мог на несколько месяцев осчастливить любую женщину, жаждущую экзотики. Видите ли, все дело в обстановке. Вы, Гальярдо, этого не поймете.

И донья Соль задумалась, вспоминая бедного раджу, дрожавшего от холода в своих смешных одеяниях среди лондонских туманов. Она мысленно представляла себе восточного принца в родном краю, в ореоле власти, в блеске солнечных лучей. Его медная кожа с зеленоватым отблеском тропической растительности преобразилась, приняв оттенок художественной бронзы. Он торжественно восседал на слоне, покрытом золотой попоной, спускающейся до самой земли, среди воинственных всадников и рабов, несущих курильницы с ароматическими травами; на нем пышный тюрбан, сверкающий драгоценными камнями и увенчанный каскадом реющих белых перьев, на груди – бриллианты, стан перехвачен кушаком, усыпанным изумрудами, с золотым ятаганом; а вокруг – баядерки с подведенными глазами и упругой девичьей грудью; ручные тигры; целый лес копий; вдали – пагоды с уступами крыш и колокольчиками, поющими нежные мелодии под легким дуновением ветра, свежий сумрак дворцов, зеленые кущи, под сенью которых притаились хищники. Ах, окружающая атмосфера! Повстречайся она с раджой, величественным, как божество, под глубокой, точно застывшей синевой неба на его родине, сгорающей в блеске солнечных лучей, ей не пришла бы в голову мысль о теплом пальто. Она, наверное, первая бросилась бы в его объятия и отдалась бы ему, как рабыня любви.

– Вы напоминаете мне раджу, милый Гальярдо. Там, в Севилье, в национальном костюме, с гаррочей на плече вы дополняли пейзаж и были прекрасны. Но здесь!.. Мадрид – увы! – стал европейским городом. Не видно больше народных костюмов. Манильская шаль мелькнет теперь разве что на подмостках. Не обижайтесь, Гальярдо, я сама не знаю почему, но вы мне напоминаете этого индуса.

Донья Соль смотрела через окно на хмурое, затянутое тучами небо, мокрую площадь, редкие хлопья снега, на прохожих, спешивших куда-то под своими зонтиками; потом перевела взгляд на тореро и с удивлением уставилась на прядь волос, уложенную на макушке, на его прическу и шляпу, – все говорило о профессии тореро и так противоречило его современному элегантному костюму.

В глазах доньи Соль тореро был вырван из своего привычного «обрамления». Ах, этот грустный, дождливый Мадрид!.. Ее друг, приехавший сюда с мечтой о стране вечно лазурного неба, очень разочарован. Да и сама она при виде живописных групп тореро, стоящих на тротуаре против гостиницы, вспоминает редкостных животных, привезенных из солнечного края в зоологический сад, окутанный туманным светом дождливого дня. Там, в Андалузии, Гальярдо был героем, чистокровным представителем страны скотоводства. Здесь, со своим бритым лицом, он выглядит нелепым персонажем, паяцем, привыкшим к аплодисментам толпы, заурядным комедиантом с театральных подмостков, только вместо того, чтобы развлекать толпу забавными репликами, он вызывает в ней дрожь, вступая в единоборство со зверем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Магистраль. Сиеста

Передышка
Передышка

«Плакать над бухгалтерской книгой запрещается – чернила расплывутся».«Передышка» была написана в 1959 году, когда на Кубе победила революция и принесла ощущение грядущих перемен и в Уругвай. Поэтому маленький конторский человек Сантоме мечтает не о шинели (как гоголевский Акакий Акакиевич, а о неслыханном богатстве – о любви. Он пишет дневник не безлично каллиграфическим, а нервным, собствсенным почерком. Сантоме придумывает себе любовь, становящуюся явью, он разгибает спину и видит небо и других людей вокруг.Марио Бенедетти существенно отличается от тех, кто составил ядро нового романа Латинской Америки. На фоне фейерверков мифопрозы, магического реализма, его будничная, приглушенная, принципиально антиромантическая проза с обыденными героями и старомодным психологизмом создает ту художественную философию истории, которая является главным достижением и вкладом латиноамериканского романа в мировую культуру ХХ века. Марио Бенедетти создал свой вариант современного реализма.Герой «Передышки», средний монтевидеанец, ждет пенсию, хочет забыть о цифрах и увидеть «другое небо». Нет, он никуда не бросится бежать, не взбунтуется, а пойдет в кафе, запьет горечь и раздражение чашечкой кофе. Перед нами психопатология отчужденного и обманутого человека. Круговой обман здесь определяет систему отношений между конторщиками и начальством, мужьями и женами, друзьями и знакомыми, детьми и родителями. Чистый звук человеческой драмы постоянно прерывается дребезжанием, мелодией танго о «разбитой любви», «потерянной жизни». Способен ли такой герой на что-нибудь?Бенедетти зафиксировал «Передышкой» лишь возможность изменений.Человек в измерении текучей жизни, притом не Человек с большой буквы, а средний человек – тот, через которого вершится история со всеми противоречиями, драмами и трагедиями. Ему Бенедетти задает вопрос нашего времени – вопрос о человеческих возможностях, о гуманизме, а, следовательно – о будущем человечества. Способен сегодняшний маленький и даже мелкий человек стать человеком новым? Может он или не может соответствовать тем идеалам и требованиям, которые выдвигает наше время? Бенедетти создает панораму исторического бытия уругвайцев и Уругвая, меняясь со своей страной и следуя ее истории.Тема, актуальная в эпоху перемен и волнений для всех народов и стран.Экранизация романа «Передышка» (La tregua) была номинирована на премию «Оскар» 1975 г., а также получила премию «Амаркорд» от Федерико Феллини.

Марио Бенедетти

Проза
Кровь и песок
Кровь и песок

«Кровь и песок» – коррида, неподражаемый матадор, испанский колорит. Знаменитый тореро Хуан Гальярдо, выходец из низов, купается во всенародной любви. Толпа восторженно ревет, когда матадор дразнит разъяренного быка и в последнюю секунду уворачивается от его рогов. Гальярдо играет с судьбой. Каждый выход на арену может стать для него последним, и эта мысль неусыпно преследует его…Прославленный тореро хочет получить от жизни все. В том числе и загадочную аристократку донью Соль – любительницу острых ощущений и экзотики. Но коррида жестока. Бык берет свое, и Гальярдо оказывается на грани жизни и смерти. Возвращаться на арену после ранения тяжело. Особенно, когда постоянно преследует страх перед быком, а зрители требуют зрелищ и самоубийственной отваги.Поэтесса Маргарита Пушкина написала песню «Тореро» для рок-группы «Ария», вдохновившись романом Висенте Бласко Ибаньес «Кровь и песок».Это философско-психологический роман. За кажущейся простотой повествования о жизни знаменитого тореро Хуана Гальярдо скрываются непростые вопросы о сущности людей и о человеческой жестокости.«Все были уверены, что Гальярдо суждено умереть на арене от рогов быка, и именно эта уверенность заставляла публику аплодировать ему с кровожадным восторгом».

Висенте Бласко Ибаньес

Классическая проза
Иллюзии Доктора Фаустино
Иллюзии Доктора Фаустино

Хуан Валера – испанский писатель и философ. Западноевропейские критики называли его «испанским Тургеневым».Заглавие романа отсылает к знаменитому «Фаусту» Гете. Но доктор Фаустино – это скорее Фауст в миниатюре. Персонажа Хуана Валеры не посещает дьявол и не предлагает ему бессмертие. Дон Фаустино – обнищавший аристократ, которым овладевают губительные иллюзии. Он оканчивает университет, получает звание доктора и пытается найти себе применение в жизни. Фаустино кажется, что стоит только переехать в Мадрид, как он тут же станет выдающимся философом, поэтом или политиком.При этом доктор Фаустино стремится к идеальной любви. Он ищет ее в образе кузины Констансии, дочери нотариуса Росите и Вечной Подруги – загадочной незнакомки, незримо следящей за ним. Вот только иллюзии разбиваются в дребезги, а без них обретенная идеальная любовь меркнет.

Хуан Валера

Проза / Классическая проза ХIX века / Современная проза

Похожие книги

The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза