Читаем Кровь и песок полностью

В ресторане появились восторженные поклонники – прежде чем отправиться по домам завтракать, они хотели повидать матадора. Все это были старые любители, которым обязательно нужно было принадлежать к какой-нибудь партии и иметь своего кумира. Они избрали молодого Гальярдо «своим» матадором и теперь досаждали ему мудрыми советами, поминутно вспоминая о своем былом преклонении перед Лагартихо или Фраскуэло[3]. С покровительственной фамильярностью они говорили матадору «ты», а он, отвечая им, почтительно прибавлял к каждому имени «дон», подчиняясь традиционному классовому неравенству, которое существует еще между тореро, вышедшим из низов общества, и его поклонниками. В их устах восторги и восхваления переплетались с отдаленными воспоминаниями, – пусть почувствует молодой матадор превосходство возраста и опыта! Они рассказывали о мадридском «старом цирке», на арене которого встречались только «настоящие» быки и тореро, а приближаясь к нынешним временам, с трепетным волнением вспоминали о «негре». Негром называли знаменитого Фраскуэло.

– Если бы ты только видел!.. Но в те времена ты и твои сверстники были еще сосунками, а то и вовсе не родились на свет.

Приходили и другие поклонники, в потрепанных костюмах, с истощенными лицами, репортеры мелких газет, известных только одним тореро, на которых они изливали свои хвалы или поношения. Все эти люди сомнительной профессии появлялись, едва заслышав о приезде Гальярдо, и осаждали его своими восторгами и просьбами о билетах. Преклонение перед общим кумиром объединяло их с важными сеньорами – богатыми коммерсантами или крупными чиновниками, и те, не смущаясь их нищенским видом, с жаром обсуждали вместе с ними все тонкости тавромахии[4].

При встрече с матадором каждый обнимал его или пожимал руку с неизменными восклицаниями и вопросами:

– Хуанильо… Как поживает Кармен?

– Хорошо, благодарю вас.

– А матушка? Сеньора Ангустиас?

– Прекрасно, благодарю вас. Она сейчас в Ринконаде.

– А сестра, племянники?

– По-прежнему, благодарю вас.

– А этот урод, твой зять?

– Тоже хорошо. Такой же болтун, как всегда.

– Ну, а потомство? Нет надежды?

– Нет… Об этом не приходится и думать.

Гальярдо в знак отрицания энергично прикусил ноготь, а затем из вежливости обратился к гостю с теми же вопросами, хотя не знал о нем ничего, кроме его увлечения боем быков.

– А ваша семья как? Хорошо? Рад слышать. Присядьте, выпейте что-нибудь.

Он стал расспрашивать о быках, с которыми ему предстояло встретиться через несколько часов. Все друзья побывали уже в цирке и наблюдали за тем, как животных загоняли в стойла. Гальярдо с профессиональным любопытством выслушивал мнения, высказанные в Английском кафе, где обычно собирались любители.

Это была первая весенняя коррида, и поклонники Гальярдо возлагали на него большие надежды, вспоминая газетные отчеты о победах своего любимца на других аренах Испании. У этого тореро контрактов хоть отбавляй. Начиная с пасхального боя быков в Севилье, которым обычно открывается сезон, Гальярдо переходит с одной арены на другую. А в августе и сентябре он совсем не знает отдыха – ночь проводит в поезде, а день на арене. Его импресарио в Севилье засыпан письмами и телеграммами и ломает голову, пытаясь примирить бесчисленные предложения с неумолимым календарем.

Прошлым вечером Гальярдо выступал в Сьодад-Реале и, не успев сменить расшитый золотом костюм, сел в поезд, чтобы утром попасть в Мадрид. Ночь он провел почти без сна, примостившись в уголке вагона. Пассажиры потеснились: надо же дать отдохнуть человеку, которому завтра предстоит рисковать своей жизнью.

Поклонники восхищались выносливостью Гальярдо и неукротимой отвагой, с какой он бросался на быка, нанося смертельный удар.

– Поглядим, каков ты будешь сегодня вечером! – восклицали они с пылом фанатиков. – Любители многого ждут от тебя. Ты снимешь не один бант… Не хуже, чем в Севилье.

Распрощавшись, поклонники разошлись по домам, чтобы успеть позавтракать и пораньше попасть на корриду. Гальярдо решил подняться к себе в комнату; нервное возбуждение не давало ему покоя. В это время в застекленную дверь ресторана, не обращая внимания на окрики слуг, прошел какой-то человек, таща за собой двух ребятишек. Увидев Гальярдо, он робко заулыбался и подтолкнул вперед малышей, которые, словно зачарованные, уставились на знаменитого тореро. Гальярдо узнал посетителя:

– Как поживаете, кум?

Последовали неизменные вопросы о здоровье семьи. Затем гость повернулся к сыновьям и торжественно произнес:

– Ну, вот вам и он. Житья не было от их расспросов!.. Видите, совсем как на портретах.

И малыши с молитвенным восторгом воззрились на героя, которого до сих пор знали лишь по портретам, украшавшим их убогое жилище, – на сверхъестественное существо, поразившее их неискушенное детское воображение своим бесстрашием и богатством.

– Поцелуй крестному руку, Хуанильо.

Перейти на страницу:

Все книги серии Магистраль. Сиеста

Передышка
Передышка

«Плакать над бухгалтерской книгой запрещается – чернила расплывутся».«Передышка» была написана в 1959 году, когда на Кубе победила революция и принесла ощущение грядущих перемен и в Уругвай. Поэтому маленький конторский человек Сантоме мечтает не о шинели (как гоголевский Акакий Акакиевич, а о неслыханном богатстве – о любви. Он пишет дневник не безлично каллиграфическим, а нервным, собствсенным почерком. Сантоме придумывает себе любовь, становящуюся явью, он разгибает спину и видит небо и других людей вокруг.Марио Бенедетти существенно отличается от тех, кто составил ядро нового романа Латинской Америки. На фоне фейерверков мифопрозы, магического реализма, его будничная, приглушенная, принципиально антиромантическая проза с обыденными героями и старомодным психологизмом создает ту художественную философию истории, которая является главным достижением и вкладом латиноамериканского романа в мировую культуру ХХ века. Марио Бенедетти создал свой вариант современного реализма.Герой «Передышки», средний монтевидеанец, ждет пенсию, хочет забыть о цифрах и увидеть «другое небо». Нет, он никуда не бросится бежать, не взбунтуется, а пойдет в кафе, запьет горечь и раздражение чашечкой кофе. Перед нами психопатология отчужденного и обманутого человека. Круговой обман здесь определяет систему отношений между конторщиками и начальством, мужьями и женами, друзьями и знакомыми, детьми и родителями. Чистый звук человеческой драмы постоянно прерывается дребезжанием, мелодией танго о «разбитой любви», «потерянной жизни». Способен ли такой герой на что-нибудь?Бенедетти зафиксировал «Передышкой» лишь возможность изменений.Человек в измерении текучей жизни, притом не Человек с большой буквы, а средний человек – тот, через которого вершится история со всеми противоречиями, драмами и трагедиями. Ему Бенедетти задает вопрос нашего времени – вопрос о человеческих возможностях, о гуманизме, а, следовательно – о будущем человечества. Способен сегодняшний маленький и даже мелкий человек стать человеком новым? Может он или не может соответствовать тем идеалам и требованиям, которые выдвигает наше время? Бенедетти создает панораму исторического бытия уругвайцев и Уругвая, меняясь со своей страной и следуя ее истории.Тема, актуальная в эпоху перемен и волнений для всех народов и стран.Экранизация романа «Передышка» (La tregua) была номинирована на премию «Оскар» 1975 г., а также получила премию «Амаркорд» от Федерико Феллини.

Марио Бенедетти

Проза
Кровь и песок
Кровь и песок

«Кровь и песок» – коррида, неподражаемый матадор, испанский колорит. Знаменитый тореро Хуан Гальярдо, выходец из низов, купается во всенародной любви. Толпа восторженно ревет, когда матадор дразнит разъяренного быка и в последнюю секунду уворачивается от его рогов. Гальярдо играет с судьбой. Каждый выход на арену может стать для него последним, и эта мысль неусыпно преследует его…Прославленный тореро хочет получить от жизни все. В том числе и загадочную аристократку донью Соль – любительницу острых ощущений и экзотики. Но коррида жестока. Бык берет свое, и Гальярдо оказывается на грани жизни и смерти. Возвращаться на арену после ранения тяжело. Особенно, когда постоянно преследует страх перед быком, а зрители требуют зрелищ и самоубийственной отваги.Поэтесса Маргарита Пушкина написала песню «Тореро» для рок-группы «Ария», вдохновившись романом Висенте Бласко Ибаньес «Кровь и песок».Это философско-психологический роман. За кажущейся простотой повествования о жизни знаменитого тореро Хуана Гальярдо скрываются непростые вопросы о сущности людей и о человеческой жестокости.«Все были уверены, что Гальярдо суждено умереть на арене от рогов быка, и именно эта уверенность заставляла публику аплодировать ему с кровожадным восторгом».

Висенте Бласко Ибаньес

Классическая проза
Иллюзии Доктора Фаустино
Иллюзии Доктора Фаустино

Хуан Валера – испанский писатель и философ. Западноевропейские критики называли его «испанским Тургеневым».Заглавие романа отсылает к знаменитому «Фаусту» Гете. Но доктор Фаустино – это скорее Фауст в миниатюре. Персонажа Хуана Валеры не посещает дьявол и не предлагает ему бессмертие. Дон Фаустино – обнищавший аристократ, которым овладевают губительные иллюзии. Он оканчивает университет, получает звание доктора и пытается найти себе применение в жизни. Фаустино кажется, что стоит только переехать в Мадрид, как он тут же станет выдающимся философом, поэтом или политиком.При этом доктор Фаустино стремится к идеальной любви. Он ищет ее в образе кузины Констансии, дочери нотариуса Росите и Вечной Подруги – загадочной незнакомки, незримо следящей за ним. Вот только иллюзии разбиваются в дребезги, а без них обретенная идеальная любовь меркнет.

Хуан Валера

Проза / Классическая проза ХIX века / Современная проза

Похожие книги

The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза