Кровь и песок

– Вот это здорово! – воскликнул он, улыбаясь во весь рот. – Такого со мной еще никогда в жизни не случалось.

Суровый наездник был тронут и взволнован этим чисто женским подарком. Ему – розы!

Он натянул повод.

– Приветствую всех, кабальеро! До следующей встречи… Привет, приятель. Когда-нибудь подарю тебе сигару, если хорошо всадишь пику.

Он распрощался с пикадором, хлопнув его изо всех сил по плечу. Кентавр ответил ему таким ударом по ляжке, что бандит пошатнулся. «Славный парень этот Плюмитас!» Пьяный Потахе, расчувствовавшись, готов был отправиться вместе с ним в лес.

– Прощайте! Прощайте!

И, пришпорив коня, гость широкой рысью выехал со двора.

Гальярдо почувствовал облегчение, увидев, как он удаляется, и взглянул на донью Соль. Стоя неподвижно, она не сводила глаз с мелькавшей вдали фигуры всадника.

– Что за женщина! – в отчаянии пробормотал матадор. – Безумная!..

Счастье, что Плюмитас некрасив, что он оборван и грязен, как бродяга.

Не то она ушла бы вместе с ним.

VI

– Кто бы поверил, Себастьян! Человек женатый, семейный, а занимается сводничеством! Вот уж никогда не думала! Ведь я так доверяла тебе, когда ты вместе с Хуанильо отправлялся в поездку! Душа радовалась, что при нем находится человек с устоями. Где же твои идеи, твоя религия? Так вот чему вас учит на сборищах ваш хваленый учитель Хоселито!

Напуганный криком разгневанной доньи Ангустиас и тронутый горем Кармен, которая молча плакала, закрыв лицо платком, Насиональ растерянно оправдывался. Но при последних словах он с достоинством выпрямился.

– Сенья Ангустиас, попрошу не задевать моих идей и оставить в покое дона Хоселито, он тут ни при чем. Клянусь жизнью! Я поехал в Ринконаду по приказу моего матадора. Известно ли вам, что такое квадрилья? У нас – как в армии: дисциплина и повиновение. Матадор приказал – надо исполнять. А все потому, что корриды сохранились у нас со времени инквизиции, и нет на свете более реакционного ремесла.

– Шут гороховый! – крикнула сеньора Ангустиас. – Довольно твоих россказней об инквизиции и реакции! Вы будто сговорились доконать бедняжку Кармен: ведь она, страдалица, плачет, не осушая глаз. За кусок хлеба ты готов покрывать все грязные делишки Хуанильо.

– Совершенно верно, сенья Ангустиас, Хуанильо меня кормит, это так. А раз он меня кормит, я должен его слушаться. Но поймите, сеньора, станьте на мое место. Матадор мне говорит – езжай со мной в Ринконаду. Ладно. Прихожу в назначенный час, а в машине сидит важная дама. Что тут поделаешь? Приказ матадора. И наконец, я ж не один ехал. С нами был Потахе, человек пожилой, достойный, хоть и грубый, как скотина. Улыбки на его лице не увидишь.

Мать тореро пришла в негодование.

– Потахе! Да будь Хуанильо порядочный человек, разве он принял бы Потахе в свою квадрилью? Не говори мне лучше об этом пропойце, который бьет жену и морит детей голодом!

– Ладно, о Потахе больше ни слова. Так вот, увидел я эту важную даму, и что же мне было делать? Как-никак она не потаскушка, а племянница маркиза и поклонница маэстро. Сами знаете, что матадорам не приходится плевать на знатных людей. Мы зависим от публики. И что ж тут плохого? На ферме ничего такого не было. Клянусь здоровьем детей – ничего. Уж я не стал бы потакать всяким гадостям, не посмотрел бы на матадора. Я человек почтенный, сенья Ангустиас, и грешно вам называть меня таким скверным словом, как вы обозвали. Клянусь жизнью! Я ведь состою в комитете, со мной в день выборов приходят советоваться, мне депутаты и советники руку жмут, вот эту самую руку, – так пристало ли мне участвовать во всяких пакостях? Говорю вам, ничего не было. Они беседовали между собой на «вы», точь-в-точь как мы с вами, каждый спал врозь; ни одного взгляда, ни одного дурного слова. Благопристойность, да и только. Хотите, позовите Потахе, он подтвердит…

Но тут, задыхаясь и всхлипывая, его прервала Кармен.

– В моем доме! – простонала она с возмущением. – У нас на ферме!.. И она спала на моей кровати! Я все знала, но молчала, молчала! Однако это уж слишком. Господи! Во всей Севилье не найдется человека, который осмелился бы!..

Насиональ старался ее успокоить. Право, не стоит волноваться. Все сущие пустяки. Ну, захотелось женщине, поклоннице маэстро, побывать на ферме, увидеть, как он живет в деревне. У этих важных дам всегда какие-нибудь причуды, все равно что у иностранок. Посмотрела бы сеньора Кармен на француженок, когда квадрилья выступала в Ниме или Арле!..

– Словом, ерунда, чистейшая ерунда! Клянусь жизнью! Хотел бы я знать, какой прохвост принес вам эти сплетни. Будь это кто из служащих, я на месте Хуанильо выгнал бы его на улицу; а если кто из посторонних, подал бы на него в суд, пусть его, лжеца и обманщика, в тюрьму упрячут.

Не слушая гневных восклицаний бандерильеро, Кармен продолжала плакать, а сеньора Ангустиас, сидя на стуле с подлокотниками, из-под которых выпирало ее тучное тело, хмурила брови и поджимала сморщенные, обросшие усами губы.