Кровь и почва русской истории

Эта методология как ключ к замку подходит к анализу революций вообще и русских – в особенности. В последних исторически одномоментно разрешается и выражается вся совокупность конфликтов, вызревавших в русском обществе, после чего оно готово (если хватает сил) двигаться дальше. Однако двигаться ему предстоит уже в новой колее, которая окончательно определяется в ходе революции и по ее завершении, но намечается в виде одной из альтернатив еще до Смуты.

Посредством революций отечественная история совершает резкие повороты. Через них выстраивается новый русской порядок-Космос - как внешний (социополитический и экономический), так внутренний (ценностные образцы, культурные модели, мораль и т.д.). Революции - такие поворотные точки истории, где старая русская традиция сменяется новой. И хотя эта смена происходит в ужасающей, почти апокалиптической форме, русские Смуты исторически функциональны. Как ни чудовищно это прозвучит, но функционально даже сопровождающее их насилие.

По словам Владимира Булдакова, автора новаторского исследования об Октябрьской революции, насилие служит «наиболее острой формой социокультурных мутаций»[269]. С кровью из общества выходит, вытекает избыточная энергия, не нужная и даже опасная для его нормального существования. Таким экстремальным и экстремистским способом общество сбрасывает накопившееся напряжение, разряжается, и после этой разрядки собирается, интегрируется заново.

Здесь можно провести аналогию с античными мистериями: выплеск бури страстей в ходе таинств снимал психическое напряжение у их участников, очищал индивидуальное подсознание и коллективное бессознательное от демонов (само)разрушения и насилия, приводя к катарсису. Правда, в ходе революционных мистерий темные страсти не изживаются и не сублимируются в культурно институционализированных формах, а, сполна получив своей кровавой пищи и насытившись ею, лишь на время затихают, удовлетворенно урча. Кровавое похмелье – общепринятая историографическая характеристика постреволюционного общества. Но боги хаоса никуда не исчезают, а лишь возвращаются на свое привычное место – на нижние этажи, в подвалы человеческой психики, откуда, настанет время, вновь ворвутся в социальную жизнь ее полновластными хозяевами.

По масштабам и интенсивности революционного насилия можно делать определенные выводы о накопившемся в обществе скрытом напряжении, до поры до времени репрессируемом государством и культурой. Можно также умозаключать о витальной силе и жизнестойкости общества, в котором революция происходит. В сравнении с Великой русской революцией конца прошлого века нынешняя Смута выглядит попросту вегетарианской. Между тем в обоих случаях происходила (а в последнем все еще продолжается) революционная смена политического и социоэкономического строя, то есть масштаб накопленных противоречий поистине грандиозен. Однако в современной революции реакция большинства населения, понесшего неоспоримые и некомпенсированные социальные и антропологические потери, оказалась, в общем-то, мирной, в каком-то смысле даже суицидальной.

Волей-неволей возникает впечатление, что это совсем не тот народ, который всего несколькими десятилетиями ранее устроил кровавую баню своим властителям, а до этого на протяжении веков сопротивлялся чрезмерному (по эластичным русским меркам) социальному давлению, поднимаясь на бунты, восстания и волнения. В части сопротивления власти, - причем отнюдь не толстовского непротивления злу, - народная Россия действительно чемпион, по крайней мере в сравнении с Европой.

И как же объяснить такую метаморфозу русского народа? В моем представлении, важное, возможно, решающее место в объяснении должно быть уделено такому фактору, как драматическое снижение витальной силы русского общества. Проще говоря, у современных русских гораздо меньше сил, чем у их пращуров. Причем сил не только биологических (что слишком хорошо заметно по демографическому кризису), но и душевных, морально-психологических, экзистенциальных. В 1990-е гг. русские не были готовы подняться даже в защиту самое себя, своего права на жизнь, а не только на достойную жизнь.

 Вообще идея о важной связи демографии и социополитического равновесия не нова в науке. В теории революций ускоренный и непрерывный рост населения считается одной из важных причин революционных потрясений. В Европе революции, восстания и войны получили исключительное распространение в эпохи демографического подъема: в конце XVI и начале XVII вв., в конце XVIII и начале XIX вв. Биологической основой Великой русской революции начала XX в. послужил демографический «перегрев» вкупе с исчерпанностью пригодных сельскохозяйственных земель в Центральной России. Демографии принадлежит значительная роль в качестве фактора социополитических потрясений в некоторых частях развивающегося мира.