Кровь и символы. История человеческих жертвоприношений

«У тавров существуют такие обычаи: они приносят в жертву Деве потерпевших крушение мореходов и всех эллинов, кого захватят в открытом море, следующим образом. Сначала они поражают обреченных дубиной по голове. Затем тело жертвы, по словам одних, сбрасывают с утеса в море, ибо святилище стоит на крутом утесе, голову же прибивают к столбу. Другие, соглашаясь, впрочем, относительно головы, утверждают, что тело тавры не сбрасывают со скалы, а предают земле. Богиня, которой они приносят жертвы, по их собственным словам, это – дочь Агамемнона Ифигения. С захваченными в плен врагами тавры поступают так: отрубленные головы пленников относят в дом, а затем, воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом, обычно над дымоходом. Эти висящие над домом головы являются, по их словам, стражами всего дома»{100}.

Даже в IV веке н. э. Аммиан Марцеллин, офицер римской армии и историк, рассказывает о почти таком же ритуале у тавров – с той лишь разницей, что в его времена отрубленные головы выставляли на стенах святилищ. Сообщения античных авторов подтверждаются и находками археологов…

Еврипид, поведавший о чудесном спасении дочери Агамемнона в трагедии «Ифигения в Авлиде», посвятил ее деятельности на новом месте жительства еще одну трагедию – «Ифигения в Тавриде». Он описал святилище богини, в котором по приказу царя Фоанта в жертву Артемиде приносили всех появившихся в этих краях греков. Ифигения говорит:

Из старины обычай
Меж таврами ведется и теперь:
Коль эллин здесь появится, богине
Его готовить в жертву я должна.

Еврипид описывает алтарь, испачканный кровью, «по его зубцам развешены остатки вооружения приносимых в жертву эллинов». Сюда прислужницы Ифигении несут необходимые для жертвоприношения «сосуды с медом, маслом, молоком, белые ткани и ножи». Впрочем, сама Ифигения, хотя и называет свою богиню «дивной», хотя и служит ей, как этого требует обычай, но сама такой практики не одобряет. Она говорит:

Лукавая богиня! К сердцу желчь
Вздымается: убитого коснися,
Родильницы иль мертвого –     и ты
Нечист –     от алтаря ее подальше!
А человечья кровь самой в усладу…
Не может быть, чтоб этот дикий бред
Был выношен Латоною[128]

и ЗевсомБыл зачат. Нет, нет, не поверю я,
Чтоб угощал богов ребенком Тантал[129]
И боги наслаждались. Грубый вкус
Перенесли туземцы на богиню…
При чем она? Да разве могут быть
Порочные среди богов бессмертных?

Трагедия Еврипида заканчивается отменой человеческих жертвоприношений. Ифигения с ее неожиданно появившимся братом Орестом, которого она должна вести на заклание, бегут обратно в Грецию. Афина, тоже совершенно неожиданно объявившаяся во владениях Артемиды, рекомендует беглецам перенести статую кровожадной богини из Тавриды в Грецию и там учредить культ хотя и кровавый, но в смягченном варианте. Теперь жрецу надлежало лишь слегка касаться мечом шеи жертвы и пускать кровь «для вида, сердце теша богинино»{101}.

Не вполне понятно, почему процедуру жертвоприношения Артемиде установила Афина и что по этому поводу думала сама богиня-охотница. Но, судя по всему, она не слишком возражала. Смягченный вариант ее культа прижился, по крайней мере в спартанском государстве, где и существовал много веков. Со временем надрезы на шее жертвы отменили. Но поскольку богиня все-таки жаждала крови, то спартанцы учредили обычай бичевать на алтаре Артемиды юношей-эфебов[130].

Павсаний пишет:

«Место, называемое Лимнеоном, является храмом Артемиды Ортии[131]. Тут находится ее деревянное изображение, которое, говорят, некогда Орест и Ифигения похитили из Тавриды. По рассказам лакедемонян, оно было перенесено в их город Орестом, который тут и царствовал. (…) После этого им было сообщено божье слово – орошать жертвенник человеческой кровью. Прежде приносили в жертву того, на которого указывал жребий, но Ликург[132] заменил это бичеванием эфебов… (…) При этом присутствовала жрица, держа в руках деревянное изображение. Будучи маленьким по величине, это изображение было очень легким, но если бывает, что бичующие бьют эфеба слабо, щадя или его красоту или его высокое положение, тогда для жрицы это деревянное изображение становится тяжелым и она с трудом может его держать; она начинает тогда обвинять бичующих и говорит, что из-за них она чувствует тяжесть»{102}.