Кровь и свет Галагара

Плешивый мальчишка исправно заботился о Нодале. Неведомо откуда, он раздобыл для него одежду: штаны, длиннополый чивек и плащ из грубой лестерцовой ткани. Все не по росту, но чистое и крепкое. Он натаскал и согрел достаточно воды, чтобы витязь мог омыть свое тело, без труда избавившись от жалких черных лохмотьев и не без труда — от обруча с цепью. И самое главное — не забывал о пище, простой, но сытной и прямо целебной. Нодалю и прежде доводилось испытывать на себе замечательные свойства чиюжего лелода, а ведь теперь он поглощал вдобавок то сладковатые клубни дикого реллихирда, то сушеную ломтями горную циуру.

Но по мере того, как силы его и здоровье прибывали, славный витязь, лишенный своего посоха, все глубже погружался в бездну тоски и растерянности. Все яснее рисовалась пред ним безвыходность положения, в котором он оказался. Все больше раздражало вынужденное прозябание в странном убежище, а упорство, с которым прислуживал ему его непрошеный спаситель, поддерживало в душе горестное изумление.

«Зачем он не бросит меня? — думалось Нодалю. — Зачем ухаживает за мною как за родным братом? Зачем он вообще приволок меня сюда, вырвав из когтей кронгов?»

«А как же перстень?» — придет тебе на ум. Но ты об этом узнаешь только теперь, а Нодаль в первый же день пребывания в пещере, ощупав пальцы обеих ног, обнаружил пропажу царевичева перстня. Так что полагать, будто он опять встретил верного айзурскому престолу цлиянина, у него не было никаких оснований. Да и сама по себе такая встреча, согласись, хоть ты и не бывал в Галагаре, была бы удивительна в этих местах!

И вот однажды Нодаль, потерявший счет времени и отчаявшийся найти ответ на вопрос, что ему делать, лежал на своем месте, повернувшись к холодной стене лицом и упираясь в нее ладонями. Он пытался воскресить в памяти какое-нибудь из своих многочисленных чудесных приключений, но мысль о тупике, в котором он очутился, отгоняла воспоминания и жгла его сердце без перерыва и пощады.

И тут он вздрогнул и, потрясенный, долго не мог сосредоточиться. А в тот лум ему это было необходимо, ибо плешивый мальчишка, то есть наверно он — больше-то некому, принялся водить пальцем по его богатырской спине, вычерчивая какие-то знаки. Наконец, Нодаль успокоился и понял, что это было. Понял так, словно на спине его писали раскаленным угольком: листва! Букву за буквой его неведомый друг старательно чертил всего лишь два слова, легонько ударял кулачком вместо вопросительного знака и повторял все сначала. Так что получалась длинная отчаянная вереница:

— Кто ты? Кто ты? Кто ты?..

Нодаль резко повернулся и сел, вероятно, испугав мальчишку, отскочившего во внешнюю тьму. Затем он, склонившись, разгладил перед собой влажный песок и задумался. Что было ему отвечать? Кто он на самом-то деле? Витязь с посохом, но без посоха? Любовник, искуснейший в Галагаре, но беспомощный, как младенец? Верный слуга цлиянского царевича, но царевича мертвого? В три лума отбросив сколько-то пришедших на ум ответов как неподходящих по той либо иной причине, он быстро начертал на песке указательным пальцем:

— Жертва злых чар по имени Нодаль.

Мальчишка без промедления воспользовался его спиной:

— Да. Понял.

А Нодаль в свой черед спросил:

— Кто ты?

— Вац Ниул из Тахара, — был ответ. И удивительные «переговоры» спины и песка продолжались. Нодаль ставил вопрос за вопросом и всякий раз получал краткий и точный ответ. Его переполнял восторг. Он чувствовал, как восстанавливаются опоры, казалось, потерянные навсегда, как разрастается и крепнет связь, протянувшаяся в другую живую душу, в Галагар, в небо над головой и в землю под ногами, в явь. И сокровенное желание, в котором он не решался признаться даже самому себе, вырвалось в беглую надпись:

— Я должен уйти отсюда!

— Куда? — вопросила спина, и Нодаль словно бы опять лицом угодил в холодную стену тупика.

В мыслях своих он давно уже перебрал все возможные ответы на этот вопрос. И первым из того, что он взвесил, а взвесив — отбросил, было продолжение пути к подножию айзурского престола. Правду ему сказал Ра Он о гибели царевича и Кин Лакка или обморочил ложью — все едино: ему теперь неизвестно, что произошло в Галагаре за то время, пока он надрывался на Черных Копях. Принести Син Уру известие о смерти царевича он почитал бы своим горестным долгом, и в том никакие чары не помешали бы ему. Но разве он может вполне полагаться на слова чернородного дварта? И что, если царевич жив? Что, если он нуждается в помощи? Но какую помощь способен ему теперь оказать Нодаль, слепой и глухой?

Нет, как бы там ни было, в одном проклятый Ра Он прав: теперь славному витязю предстоит позаботиться о самом себе. Давно уж он уразумел, что слова, заключенные в его чудесной саоре, раскрывают тайну его же собственной судьбы. И то, что талисман пропал, Нодалю большой бедой не мнилось. Он по-прежнему держал в памяти и частенько повторял про себя: