Кровь и железо

«Она выпила… но хорошо это скрывает. Не настолько пьяна, чтобы сделать глупость».

Глокта поджал губы. У него появилось необъяснимое ощущение, что следует быть осторожным.

— Я здесь не в качестве инквизитора, — отозвался он. — Дело в том, что ваш брат попросил меня…

Она грубо оборвала его:

— Вот как, неужели? Пришли удостовериться, что я не трахаюсь с кем не следует, да?

Глокта мгновение подождал, пока полностью осознал ее слова, потом тихо рассмеялся.

— Я сказала что-то смешное? — резко спросила она.

— Прошу прощения, — ответил Глокта, вытирая пальцем слезящийся глаз, — но я провел два года в императорских тюрьмах. Если бы я точно знал, что пробуду там хотя бы половину этого срока, я предпринял бы более обдуманную попытку самоубийства. Семьсот дней во тьме, так близко к преисподней, насколько это возможно для живого человека. И я хочу сказать вам: если вы хотите выбить меня из колеи, вам потребуется нечто большее, чем обычная грубость.

И Глокта дал ей полюбоваться на свою омерзительную, беззубую, безумную улыбку. Мало кто из людей мог долго выносить это зрелище, но Арди ни на секунду не отвела взгляд. Больше того — она сама начала улыбаться. У нее была очень своеобразная кривая усмешка, которую Глокта нашел странно обезоруживающей.

«Возможно, надо сменить тактику».

— Дело в том, что ваш брат попросил меня позаботиться о вашем благополучии, пока он в отъезде. Вообще-то вы можете трахаться с кем вам угодно, но, по моим наблюдениям, репутация молодой женщины тем лучше, чем меньше она это делает. Разумеется, для молодых людей верно обратное. Едва ли это можно назвать справедливым, но жизнь вообще несправедлива, и мне кажется, этот конкретный случай не нуждается в особых комментариях.

— Ха. Здесь вы правы.

— Ну и отлично, — сказал Глокта. — Значит, мы понимаем друг друга. Я вижу, вы повредили лицо?

Она пожала плечами:

— Упала. Я неуклюжая дура.

— Хорошо вас понимаю. Я и сам такой же дурак, что умудрился выбить себе половину зубов и искромсать ногу так, что она превратилась в никуда не годное месиво. И посмотрите теперь на меня, калеку. Это удивительно — куда нас заводит небольшая глупость, если дать ей волю. Таким неуклюжим людям, как мы, лучше держаться друг друга. Как вы считаете?

С минуту она задумчиво смотрела на него, поглаживая синяки на челюсти.

— Да, — наконец сказала она, — думаю, так будет лучше.

Витари, женщина-практик Гойла, полулежала в кресле напротив Глокты, рядом с огромной темной дверью в кабинет архилектора. Не просто полулежала — она была распростерта, разлита, распластана по креслу, словно мокрая тряпка. Она свесила по бокам длинные руки и откинула голову на спинку. Лениво поводя глазами из-под тяжелых век, она обшаривала взглядом комнату и время от времени оскорбительно долго рассматривала самого Глокту. Впрочем, она ни разу не повернула головы и не шевельнула ни единым мускулом, словно такое усилие могло оказаться слишком болезненным.

«Что, собственно, очень похоже на правду».

Без сомнений, она недавно участвовала в жестокой рукопашной схватке. Ее шея над черным воротником сплошь пестрела кровоподтеками. Гораздо больше их было вокруг черной маски Витари, и еще длинный порез через лоб. Одна ее рука, свесившаяся с подлокотника, была забинтована, костяшки другой содраны и покрыты корками подживающих царапин.

«На ее долю досталось больше, чем пара ударов. Это был жестокий бой, и противник дрался не на шутку».

Крошечный колокольчик подпрыгнул и зазвенел.

— Инквизитор Глокта, — произнес секретарь, поспешно выходя из-за стола, чтобы открыть дверь, — его преосвященство готов вас принять.

Глокта вздохнул и поднялся на ноги, кряхтя и опираясь на палку.

— Удачи, — сказала женщина, когда он хромал мимо нее.

— Что?

Она едва заметно кивнула в сторону кабинета архилектора.

— Он сегодня в кошмарном настроении.

Из двери в приемную выплеснулся голос Сульта, из приглушенного бормотания превратившийся в истошный крик. Секретарь отдернулся от щели, словно получил пощечину.

— Двадцать практиков! — вопил архилектор по ту сторону арочного проема. — Двадцать! Мы должны сейчас допрашивать эту суку, вместо того чтобы сидеть и зализывать раны! Сколько было практиков?

— Двадцать, архи…

— Двадцать! Двадцать, черт побери!..

Глокта набрал в грудь воздуха и просочился через дверь.

— И сколько убитых? — продолжал Сульт.

Архилектор беспокойно расхаживал взад и вперед по выложенному плиткой полу огромного круглого кабинета, жестикулируя длинными руками. Он был одет в белое и выглядел, как всегда, безупречно.

«Хотя, если не ошибаюсь, один волосок все-таки выбился из прически. Может быть, даже два. Видимо, он действительно в ярости».

— Сколько? — повторил Сульт.

— Семеро, — пробормотал наставник Гойл, сгорбившись в кресле.

— Это же треть! Треть! А сколько ранены?

— Восемь.

— То есть большинство остальных! А сколько их было?

— Ну, в целом там было шесть…