Кровь и золото

Эвдоксия повернулась и посмотрела на меня. Потом медленно огляделась вокруг. В глазах ее не было жизни, и я почувствовал, как она голодна и слаба.

– Да, – вздохнула она. – Пришли ко мне рабов. Пусть пойдут и приведут мне жертву – побыв в роли жертвы сама, я совсем лишилась сил.

Я вышел во внутренний дворик и передал ее изысканной свите приказ пройти к хозяйке. Пусть она сама раздает им столь малоприятные распоряжения.

Когда мальчики отправились выполнять свое омерзительное задание, я вернулся к Эвдоксии. Она уже сидела, но лицо оставалось искаженным, а руки дрожали.

– Наверное, лучше было мне умереть, – сказала она. – Наверное, это судьба.

– Какая судьба? – презрительно отозвался я. – Судьба предписывает нам жить бок о бок в Константинополе, тебе – с твоими спутниками, мне – с моими. Время от времени мы будем встречаться и приятно проводить время. Вот наша судьба.

Она задумчиво посмотрела на меня, словно сосредоточенно взвешивала каждое слово – настолько, насколько хватало сил после сцены в святилище.

– Доверься мне, – взмолился я с тихим отчаянием– Доверься, хоть ненадолго. А когда придет время, мы расстанемся друзьями.

– Как древние греки? – улыбнулась она.

– Стоит ли забывать о воспитании? – спросил я. – Отточенное до блеска, оно подобно искусству, что окружает нас, стихам, что приносят нам радость, волнующим героическим сказаниям, что отвлекают нас от жестокости времен.

– О воспитании… – задумчиво повторила она– Ну и странное же ты существо.

Друг она мне или враг? Я терялся в догадках.

Неожиданно на пороге дома возникли юные рабы, притащившие жертву – богатый торговец, трепеща от ужаса, оглядывал нас налитыми кровью глазами. Он предложил нам деньги в обмен на жизнь.

Я хотел положить конец чудовищному злодеянию. Неужели я позволю убить жертву под моей собственной крышей? Неужели же я в своем доме не сжалюсь над тем, кто молит о пощаде?

Но за какие-то секунды торговца бросили на колени перед Эвдоксией, и та, не обращая внимания на мое присутствие, самозабвенно впилась зубами в его шею. Я развернулся на каблуках и вышел из библиотеки.

Вернулся я лишь после того, как из библиотеки убрали богато разодетый труп. Я до такой степени устал, что мысли путались, а в душе шевелился ужас.

Напившись крови несчастного, Эвдоксия пришла в себя и выглядела теперь намного лучше. Она внимательно посмотрела на меня.

Я сел, не видя смысла выражать негодование по отношению к тому, что, так или иначе, завершилось, и погрузился в раздумья.

– Мы сможем быть соседями? – спокойно спросил я. – Сможем сохранить мир?

– У меня нет ответов на твои вопросы. Пора идти. Поговорим позже, – сказала она.

От ее голоса и взгляда мне сделалось не по себе. В сопровождении юных вампиров Эвдоксия покинула мой дом Я попросил гостей выйти через заднюю дверь.

Утомленный событиями ночи, я остался сидеть, размышляя, изменится ли как-то поведение Акаши, после того как она пошевелилась, чтобы выпить кровь Эвдоксии.

Конечно не изменится. Мысленно я вернулся к самым первым годам, проведенным с Матерью и Отцом, когда я пребывал в уверенности, что смогу вернуть их к жизни. И вот она ожила – да, ожила, но каким жутким было выражение ее гладкого невинного лица, еще более безжизненного, чем лица покойников.

Меня охватило предчувствие страшной беды, а нежная сила Эвдоксии казалась мне одновременно и чудом, и проклятием.

В ходе размышлений я познал ужасное искушение, чудовищную бунтарскую мысль. Почему я не отдал Эвдоксии Отца и Мать? Я же мог избавиться от них, сбросить с себя бремя, которое нес с первых шагов бессмертной жизни? Почему я отказался?

А все было так просто! У меня был шанс обрести свободу.

И, распознав в глубинах души греховное желание, увидев, как оно распаляется, словно раздуваемый мехами огонь, я осознал, что долгими ночами, проведенными в море на пути в Константинополь, я втайне жаждал кораблекрушения, чтобы мы утонули, а Те, Кого Следует Оберегать, безвозвратно опустились на дно океана. Я в любом случае выжил бы. Но они навсегда остались бы погребенными под толщей воды. Разве не о том говорил когда-то Старейший, осыпая их проклятиями? Разве не сетовал он на себя за то, что не решился утопить Мать и Отца в море?

Нет, я не имею права даже думать об этом. Разве я не любил Аканту? Разве не поклялся служить ей?

Меня снедали ненависть к себе и страх, что царица узнает мою жалкую тайну: желание избавиться от нее, желание избавиться от всех – от Авикуса, Маэла и в первую очередь от Эвдоксии, желание – впервые посетившее меня в ту ночь – превратиться в странника-одиночку, забыть свое имя, свою страну, свой путь, остаться наедине с собой.

Страшные мысли. Они отделяли меня от всего, что было мне дорого. Я запретил себе возвращаться к ним.

Но не успел я прийти в чувство, как в библиотеку вбежали Маэл и Авикус. С улицы доносился тревожный шум.

– Слышишь?!! – словно обезумев, вскричал Авикус.

– О боги, – отозвался я, – о чем кричат эти люди на улице?