Кровь и золото

– Я хочу, чтобы она осталась с нами, – сердечно сказал Авикус. – Я нахожу ее весьма славной. И в ней есть прелесть, согревшая мое сердце.

– Именно так, – согласился я. – Подлинная прелесть.

– Что в том пользы для тех, кто пьет кровь? – спросил Маэл. – Вампиру обязательно быть прелестным?

Я не мог продолжать. Мне вспомнилась Пандора. Боль при мысли о ней была настолько резкой, что я не мог произнести ни слова. Но я увидел Пандору как наяву. Я видел, что в ней сочетались и страсть, и прелесть, что подобные черты присущи как мужчинам, так и женщинам и что они вполне могут расцвести в Зенобии.

Я отвел глаза, не в состоянии участвовать в их споре, но неожиданно осознал, что Авикус рассердился, а Маэл кипит от ярости.

Когда я оглянулся на них, оба замолчали. Авикус посмотрел на меня, считая, что я обладаю авторитетом, хотя я знал, что в реальности это не так.

– Я не могу управлять вашим будущим, – сказал я. – Вам известно, что я ухожу.

– Останься. И пусть она живет с нами, – предложил Авикус.

– Немыслимо! – воскликнул я.

– Ты упрямец, Мариус, – мягко проговорил Авикус– Тебя пугает сила твоих собственных страстей. Мы могли бы устроиться в этом доме вчетвером.

– Я навлек смерть на владелицу дома, – возразил я. – И не смогу здесь жить. Оставаясь здесь так долго, я уже совершаю богохульство по отношению к древним богам. И они непременно отомстят – не столько потому, что они существуют, сколько потому, что я в свое время чтил их. И сколько можно объяснять: я должен уехать из этого города и перевезти Тех, Кого Следует Оберегать, в безопасное место.

– Дом принадлежит тебе по праву, – настаивал Авикус– Ты же сам предложил нам жить здесь.

– Не вы ее убили, – отрезал я. – Давайте вернемся к главному вопросу. Вы возьмете девочку?

– Не возьмем, – ответил Маэл.

Авикус промолчал. У него не оставалось выбора.

Я отвернулся. Все мои мысли занимала Пандора, Пандора на острове Крит – чего я не мог и вообразить. Пандора, моя вечная скиталица.

Долгое время я не мог вымолвить ни слова.

Потом поднялся и, не обращаясь к ним более, ибо оба разочаровали меня, вернулся в спальню, где на постели лежало, закрыв глаза, очаровательное юное создание.

Ее освещал мягкий свет лампы. Привлекательная и податливая: водопад волос на подушках, безупречная кожа, полуоткрытый рот.

Я присел рядом.

– За что тебя выбрала Эвдоксия, если не считать красоты? Она не говорила?

Она открыла глаза, вздрогнув словно от неожиданности – что вполне возможно, учитывая ее молодость, – задумалась и наконец тихо ответила:

– За остроту ума, за то, что я помнила наизусть целые книги. Я часто декламировала ей по памяти. – Не поднимаясь с подушек, она сложила руки так, будто держала в них открытую книгу. – Мне хватало одного взгляда на страницу, чтобы запомнить текст. И по мне – одной из сотни служанок императрицы – некому было горевать. Я была девственницей. И рабыней.

– Понятно. А еще?

Я чувствовал, что у двери стоит Авикус, но ничем не показывал своей осведомленности.

Зенобия подумала, прежде чем ответить.

– Она говорила, что у меня неиспорченная душа, что, несмотря на всю порочность императорского дворца, я способна слышать музыку дождя.

Я кивнул.

– Ты до сих пор слышишь ту музыку?

– Да, – отвечала она, – даже еще чаще. Но если ты уйдешь, музыка меня не спасет.

– Уйду, но перед уходом дам тебе кое-что.

– Что? Что дашь? – Она села, опершись на подушки. – Что может меня спасти?

– А ты как думаешь? – ласково спросил я. – Моя кровь.

Я услышал, как Авикус задохнулся от изумления, но не обратил на него внимания. В те минуты для меня никого, кроме нее, не существовало.

– Я силен, дитя мое, очень силен. Пей мою кровь, сколько пожелаешь, и тогда ты совершенно преобразишься.

Мое решение и озадачило, и обнадежило ее. Она застенчиво подняла руки и положила их мне на плечи.

– Прямо сейчас?

– Да, – ответил я. Я принял удобную позу, дал ей обхватить меня обеими руками и, почувствовав, как ее зубы впиваются мне в шею, глубоко вздохнул– Пей, драгоценная. Соси сильнее, чтобы впитать как можно больше крови.

Мое сознание затопил поток беспорядочных видений императорского дворца, золотых комнат, пиршеств, музыкантов и колдунов, залитого солнцем города с неистовыми гонками колесниц на ипподроме, толпы, взорвавшейся аплодисментами, императора, поднявшегося в ложе поприветствовать почитателей, гигантских процессий, направляющихся в собор Святой Софии, свечей и благовоний и снова – дворцового великолепия, но уже под этой крышей.

Я ослаб. Меня подташнивало. Но я не обращал внимания. Важно было отдать ей все, что она сможет взять.

Наконец она упала на подушки, я посмотрел на нее и увидел, что Кровь отняла всю краску у ее щек.

С трудом приподнявшись, она села, чтобы взглянуть на меня, и уставилась во все глаза, словно новорожденный вампир – как будто она раньше и не обладала истинным зрением, даруемым Кровью.

Она соскользнула с кровати и прошлась по комнате, описывая большой круг, сжимая правой рукой ткань туники и широко распахнув горящие глаза. Лицо ее сияло белизной.