Кровь и золото погон

Быстро собрав свои нехитрые пожитки, он всё же принял участие в торжественном обеде, но от вечерней попойки улизнул, снял номер в дешёвой гостинице, велев коридорному разбудить его в четыре утра.

Ровно в шесть утра мощный локомотив потянул за собой спецпоезд великого князя в составе трёх вагонов со станции Елисаветград. Николай Николаевич пригласил Павловского позавтракать. Голодного корнета удивила скромность выставленных блюд: овсяная каша, вкрутую сваренные яйца, поджаренный чёрный хлеб и сливочное масло. Адъютант с Павловским пили ароматный кофе, великий князь — чай. Такими же скромными были обеды и ужины. Только во время пятичасового чая Николай Николаевич позволял несколько расслабиться. К чаю неизменно подавали коньяк, ликёры, чёрную и красную икру, осетровый балык, сыр и шоколад.

Николай Николаевич разговорчивым не был. Расспросив Сергея о семье, рассказав несколько случаев из своей боевой молодости в Освободительную войну 1877–1878 годов, великий князь замолчал. Его адъютант, полковник Гаврилов, посоветовал корнету меньше мельтешить перед глазами его высочества, не задавать лишних вопросов, особенно о возможной войне с Германией, побольше отдыхать и читать. Благо полковник принёс в купе Павловского с десяток книг об охоте, охотничьих собаках и ружьях. Корнет с огромным удовольствием улёгся на диван и погрузился в приятное чтение.

Трое суток почти без остановок состав мчался мимо украинских полей и белорусских лесов; позади остались Черкассы, Чернигов, Гомель, Могилёв, Орша, Витебск. Ранним утром поезд прибыл на узловую станцию Великие Луки, где великого князя встречали градоначальник, уездный предводитель дворянства, прокурорские и судейские чиновники, начальствующие чины жандармерии и полиции. Наскоро позавтракав, Николай Николаевич в сопровождении адъютанта, жандармского полковника и Павловского в конных экипажах отправились в Локню под охраной отделения конных жандармов. Ближе к полудню в Локне сменили лошадей и резво покатили в сторону Холма, но в городок не заезжали, а сразу повернули на юго-восток.

Охотничье хозяйство великого князя представляло собой большой одноэтажный дом — сочленение двух срубов из мощных еловых брёвен под крышей-вальмой, покрытой крашеными металлическими листами, гостевой флигель, конюшню, баню и ряд хозяйственных построек. Левая часть главного дома из трёх просторных и светлых комнат, обставленных тяжёлой мебелью — произведением местных столяров — служила покоями великого князя. В правой жил егерь Афанасий Бобров с племянницей Пелагеей. Там же находилась и кухня с русской печью.

Покрытые коврами стены дома были настоящим музеем охотничьего оружия. Николай Николаевич, слывший большим ценителем ружей, собрал здесь творения мастеров лучших европейских оружейных фирм: итальянских «Франчи» и «Гамба», германских «Гейм», «Кеттнер», «Маузер», «Зимсон», «Зауэр», австрийских «Штайер-Манлихер» и «Франц Зодиа», французских «Дарн», «Даймон-Патрик», «Пирле», бельгийских «Дюмулен», «Лебо», «Август Франкотт». Великий князь не признавал американское и британское оружие, считая его грубым и примитивным, но в его коллекции все же имелось несколько английских ружей фирм «Босс» и «Голланд-Голланд».

Пока великий князь мылся в бане, егерь водил Павловского по комнатам и рассказывал об охотничьем оружии. Сам Бобров пользовался главным образом ружьями и штуцерами российского производства, полагая их более надёжными, простыми в эксплуатации и, следовательно, более дешёвыми. На стенах его половины дома висели курковые и бескурковые ружья 12, 16, 20-го калибров ижевских оружейных мастерских Пономарёва и Березина, а также Тульского императорского завода. Правда, один бельгийский штуцер-франкоттку, подарок великого князя, он уважал и берёг. Он снял его со стены и передал Павловскому. Короткий и лёгкий штуцер оказался прикладистым и очень удобным оружием.

— Я из него, ваш бродь, — улыбаясь, заметил егерь, — за триста шагов медведя наповал укладываю. Знатная вещь. Мы сегодня ночью на кабана пойдём. Я вам советую взять ружьё «лебо» двенадцатого калибра. Оно хоть и кажется длинноватым, но очень прикладистое, хорошо сбалансированное и пристрелянное, уж вы мне поверьте. Любого секача[1] жаканом[2] с первого выстрела уложит.

Павловскому отвели небольшую уютную комнатку в гостевом флигеле и предложили, пока готовится поздний обед, помыться в бане. Чистый, в свежей одежде, ощущая прилив бодрости после долгой дороги, он сидел на крыльце бани, курил и наблюдал за хозяйской племянницей, бегавшей из дома за дровами к стоявшей в глубине двора большой поленнице. Высокая, крепкая, пышногрудая девица бросала на него заинтересованные взгляды, улыбалась, всем видом показывая, что молодой барин ей нравится. Пелагее весной исполнилось шестнадцать, самый что ни на есть опасный возраст, а молодёжи в тридцативёрстной округе не было. На охоту же приезжали люди всё зрелые, или просто старые в её понимании.