Кровь и золото погон

— Не знаю, Сергей Эдуардович, какие стратегические планы вынашивает командование нашего будущего Добровольческого корпуса, но будь моя воля, вначале бы двинул войска на соединение с этими отрядами. Затем, установив прочные связи с Добровольческой армией Юга России, добившись поддержки новых властей Латвии и Эстонии, получив через их порты оружие и боеприпасы от союзников, развернул бы наступление на Петроград. — Он жёстким взглядом вцепился в Павловского. — Исходя из вышесказанного, задачей вашего отряда становится установление связей с командирами упомянутых мною отрядов, а также с отрядом в Ручьёвской волости Порховского уезда. Прошу подготовить план действий отряда и через трое суток представить его на рассмотрение. Не смею больше вас задерживать, ротмистр.

Павловский щёлкнул каблуками и кивком головы попрощался.

— Да, Сергей Эдуардович, — сказал Гоштовт уходящему Павловскому, — не пейте уж так, я вас прошу.

Тот солнечный день Павловский посвятил Татьяне. Была Вселенская Троицкая родительская суббота. Город, омытый июньскими дождями, вычищенный дворниками и горожанами, сиял чистотой, выглядел опрятным, уютным, нарядным. Суббота была днём не торговым. Лавки на Торговой площади стояли закрытыми. Свободная от сотен крестьянских телег и разложенного прямо на брусчатке товара, площадь вычищалась артелью дворников, мобилизованных городской управой. За их работой наблюдало несколько немецких солдат во главе с пожилым усатым фельдфебелем.

Улицы опустели, люди готовились к главному городскому празднику — Дню Святой Троицы, украшали город цветами, берёзовыми ветками. К кафедральному собору Святой Троицы — многовековому символу Пскова и Псковской земли — тянулись группки людей, стремившихся заранее занять места к всенощной. Реже чем обычно по Торговой площади и по Великолуцкой улице ходили трамваи; на остановке у Городской думы не толпился народ. Большие окна банков, страховых обществ, магазинов, кондитерских, питейных заведений центральных улиц — Великолуцкой, Плоской, Сергиевской, Архангельской, Пушкинской, Новгородской, Губернаторской — блестели чистотой, словно алмазные. Одним словом, город сверкал.

Они, молодые и красивые, шли под руку, о чём-то безумолку говорили, смеялись, вертели головами, любуясь июньской зеленью и осматривая витрины. Татьяна казалась счастливой, излучала любовь.

— Серж, как хорошо! Нет войны, нет советов и большевиков, спокойно, тихо, уютно. Было бы так всегда, правда?

— Правда. Только, радость моя, временно всё это. Будет ещё война, жестокая и кровавая. Большевики просто так не уйдут, зубами будут держаться.

— Фу, — она надула губки, — какой ты противный и скучный. Ой, как пахнет кофе и булочками!

Они зашли в кондитерскую, заказали кофе и шоколадные пирожные.

— Серж, переходи жить ко мне. Тётушка будет довольна. Мне противен этот отель с его постояльцами, запахами, криками…

Павловский, немного подумав, ответил:

— Ты права, гостиница осточертела. Но к вам жить не пойду. Подыщем что-нибудь приличное в центре города. Дам поручение подпоручику Гуторову. Послушай, — он взял её руку в свою, — уходи с работы. Мы проживём, средства у меня имеются. Наймём горничную, будешь жить припеваючи.

— А что же я буду делать? Я привыкла работать. Умру ведь от скуки.

— Будешь читать, ходить по магазинам, ждать меня. Ну, если захочешь, будешь помогать тётушке ухаживать за огородом и садом. Но только об одном прошу — чтобы этого немца и близко не было. Ведь меня офицеры на смех поднимут.

На Великолуцкой они зашли в ювелирный магазин. После долгого осмотра Павловский выбрал золотой гарнитур из крупных серёжек, перстня и ожерелья с индийскими рубинами.

— У господина офицера, — сказал улыбающийся хозяин, — таки отменный вкус. При таком гарнитуре ваша прекрасная дама, Господь тому свидетель, станет в буквальном смысле божественной.

— Серж, думаю, нам это не по карману, — взволнованно зашептала Татьяна.

— Мы берём. Сколько я вам должен? — Павловский достал из кармана кожаный кисет, развязал его и протянул хозяину.

Тот пристально и, видимо, понимающе взглянул в глаза ротмистра. Взяв три золотые монеты, хозяин быстро упаковал товар и низко раскланялся.

В отеле, в номере Павловского, раздевшаяся донага Татьяна примеряла перед зеркалом подарок. Прижавшись к нему в постели, она шептала:

— Ты — неисправимый мот. Я люблю тебя.

Вечером они ужинали внизу, в ресторане. Татьяна была в новом платье и рубиновом гарнитуре. Павловский заметил, как изменилось поведение белокурой певицы. Вначале она бросила в их сторону мимолётный взгляд, а затем её лицо вытянулось, и на нём расплылась удивлённая и глуповатая от растерянности улыбка. Он торжествовал! Внутри него звучали победные фанфары и грохотали литавры! Татьяна купалась в лучах зависти и оттого была счастлива вдвойне. Но всё ещё только начиналось…

8

После Троицы и Духового дня отряд усиленно готовился к рейду. Особое внимание уделялось лошадям. Приведённые с конезавода частично были подготовлены к службе, но с другими, не ходившими под седлом, офицеры помучились.