Кровь и золото

Втроем мы вышли на ночные улицы, и по дороге к святилищу мне стало ясно, что ни Маэл, ни Авикус так и не научились использовать свои способности в полную силу. Я велел им двигаться побыстрее, особенно в тех местах, где нас никто не мог увидеть, и очень скоро оба повеселели, осознав, какие сверхъестественные преимущества им дарованы.

У входа в святилище я продемонстрировал своим спутникам тяжелую гранитную дверь и пояснил, что открыть ее не сможет даже целая толпа смертных, а затем зажег факел и повел их вниз по каменной лестнице.

– Мы на священной территории, – заметил я, перед тем как отпереть бронзовые двери. – Не забывайте, тон ваш должен быть почтительным, лишнего не болтайте и не вздумайте говорить о Матери и Отце так, будто они вас не слышат.

Мои спутники стояли словно завороженные.

Я открыл двери, засветил прикрепленный к стене факел и подвел Маэла и Авикуса к возвышению.

В помещении царил идеальный порядок, да я иного и не ожидал.

Акаша и Энкил сидели, как всегда положив руки на колени. Их прекрасные, обрамленные черными волосами лица не отражали ни единой мысли, ни единой заботы.

Глядя на них, никто бы не догадался, что внутри этих холодных, неподвижных статуй по-прежнему теплилась жизнь.

– Мать и Отец, – отчетливо произнес я, поднимая как можно выше факел, – я привел двух посетителей, умолявших о встрече с вами. Их имена Маэл и Авикус. Они почитают вас и преклоняются перед вами.

Маэл опустился на колени – совсем как христианин. Он простер руки и начал молиться на языке жрецов-друидов, превознося красоту царицы, пересказывая ей повести о древних богах и священных рощах. И потом испросил ее крови.

Авикус содрогнулся. Я, по-моему, тоже.

А в глазах царицы промелькнуло нечто похожее на чувство. Или мне показалось?

Воцарилось неловкое молчание.

Маэл поднялся и направился к возвышению.

– Царица, – ровным голосом обратился я к Великой Матери, – Маэл со всем смирением просит позволения испить из первородного источника.

Он сделал последний шаг, отважно, но с любовью склонился над царицей и приблизил губы к ее шее.

Мне казалось, что ничего страшного не случится и Акаша позволит Маэлу исполнить задуманное. Она не изменила позу, руки по-прежнему неподвижно лежали на коленях, а остекленевшие глаза смотрели в пространство, словно все происходящее не имело к ней никакого отношения.

Но внезапно могучий, широкий в кости Энкил, будто деревянная машина, приводимая в действие колесами и шестеренками, с чудовищной скоростью повернулся к нам боком и резко выбросил вперед правую руку.

Я ринулся вперед, обхватил Маэла и, едва увернувшись от карающей длани, оттащил его от Акаши и уволок в угол.

– Стой здесь и не шевелись, – прошептал я и вновь повернулся лицом к Матери и Отцу.

Энкил все так же сидел вполоборота ко мне, вытянув руку и глядя перед собой пустыми глазами, как если бы не понимал, куда вдруг исчез объект его гнева. Сколько раз, одевая их, ухаживая за их телами, я наблюдал то же самое безучастное пренебрежение!

Скрывая страх, я поднялся на возвышение и умоляющим голосом обратился к Энкилу:

– Мой повелитель, все закончилось, вас никто больше не потревожит.

Я взял дрожащими пальцами его руку и аккуратно вернул ее на место. Что самое жуткое – лицо царя абсолютно ничего не выражало. Потом я положил руки ему на плечи и начал медленно, осторожно поворачивать торс. Вернув Энкила в прежнее положение, я старательно расправил тяжелое золотое ожерелье, аккуратно распрямил пальцы и разгладил каждую складочку на юбке.

Все это время царица оставалась безмятежной, как будто последние события ее не касались. Однако потом я заметил пятнышки крови на ее льняном одеянии, и первой мыслью, пришедшей в голову, было: «Нужно сменить платье при первой же возможности».

Но алые капли ясно свидетельствовали о том, что Акаша позволила поцеловать себя, а Энкил воспротивился этому. Очень интересно! Значит, когда я в последний раз пил ее кровь, именно Энкил отбросил меня на пол.

Времени на раздумья, однако, не оставалось: следовало как можно быстрее увести из святилища Авикуса и Маэла.

Лишь когда все мы оказались в безопасности – в ярко освещенной библиотеке моей виллы, – я позволил себе излить гнев на Маэла.

– Два раза спасал я твою жалкую жизнь, – говорил я, – и, вне всякого сомнения, еще об этом пожалею. Не нужно было приходить к тебе на выручку в ту ночь, когда вы с Авикусом попали в переделку и он прибежал ко мне за помощью. Не нужно было мешать царю сегодня – пусть бы он размозжил твою дурную голову. Запомни: я тебя презираю. И ничто в целом свете не изменит мое мнение. Ты безрассуден, упрям и одержим своими страстями.

Авикус сидел, склонив голову, и молча кивал в знак согласия.

А что до Маэла, он застыл в углу, положив руку на кинжал, и с завистью разглядывал меня, не говоря ни слова.