Кровь и золото

Наконец, когда они закончили свой тихий спор, я жестом призвал их к молчанию, чтобы высказать те несколько замечаний, которые у меня имелись по поводу смерти Эвдоксии.

– Такой расплаты потребовал мой гнев, – объяснил я, – ибо какое другое качество, если не гнев, заставило меня так глубоко почувствовать оскорбление, нанесенное разрушением дома? Я не жалею, что ее больше нет. Ни в коем случае. Я уже говорил, что всего лишь предложил ее в жертву Матери, а почему Мать захотела эту жертву принять, мне неведомо.

Давно, еще в Антиохии, я приносил жертвы к ногам божественной четы. Я приводил в храм преступников, опоив их зельем. Но ни Мать, ни Отец не хотели их крови.

Не знаю, почему Мать выпила кровь Эвдоксии. Быть может, дело в том, что Эвдоксия предлагала себя сама, а я молил послать мне знак. Так или иначе, что случилось, то случилось и в отношении Эвдоксии все кончено. Она ушла и унесла с собой красоту и очарование.

Но послушайте внимательно, что я сейчас скажу. Я ухожу от вас. Покидаю ненавистный мне город и забираю с собой Мать и Отца. Однако вам настоятельно советую оставаться вместе; не сомневаюсь, что так и будет, ибо ваша любовь друг к другу и есть источник силы, помогающей вам выжить.

– Но зачем тебе уходить? – воскликнул Авикус. На его выразительном лице отражалась буря эмоций. – Как ты можешь? Мы же были счастливы втроем, мы охотились вместе и нашли столько злодеев! Почему ты уходишь?

– Я должен остаться один, – ответил я. – Так всегда было и будет.

– Мариус, это безрассудство, – вставил Маэл. – Ты снова заползешь в гробницу божественной четы и проспишь, пока не ослабеешь настолько, что не сможешь самостоятельно встать.

– Возможно. Но если такое случится, – сказал я, – вы можете не сомневаться, что Те, Кого Следует Оберегать, в безопасности.

– Ничего не понимаю!

Авикус снова дал волю слезам. Теперь он оплакивал не только Эвдоксию, но и меня.

Я не стал его останавливать. В тускло освещенной таверне было слишком много посетителей, чтобы кто-то обратил внимание на человека – скорее всего, пьяного, – прикрывшего белой рукой лицо и ронявшего слезы в чашу с вином.

На лице Маэла застыла маска горя.

– Я должен уйти, – пытался объясниться я. – Вам же следует понять, что самое главное – сохранить тайну Матери и Отца. Пока я с вами, их безопасность под угрозой. Всякое существо, даже такое слабое, как рабы Эвдоксии Асфар или Рашид, может проникнуть в ваши мысли.

– А с чего ты взял, что они прочли наши мысли? – запротестовал Маэл.

Сердце мое разрывалось от боли, но я остался непоколебим.

– Если я буду один, – объяснил я, – то больше никто не узнает, где сокрыты Священные Прародители. – Я замолчал, чувствуя себя совершенно несчастным, мечтая поскорее покончить с этим разговором и безмерно презирая собственную слабость.

Я снова спросил себя, почему бежал от Пандоры, и внезапно подумал, что по той же самой причине навлек гибель и на Эвдоксию – связь между этими женщинами в моей душе была много крепче, чем я осмеливался признать.

Но нет, неправда. Точнее, я не мог утверждать это наверняка. Я понимал только, что одновременно и слаб и силен, что я мог бы полюбить Эвдоксию – возможно, так же сильно, как и Пандору, – если бы время предоставило мне такую возможность.

– Останься с нами, – взмолился Авикус. – Я не виню тебя в содеянном. Не вздумай уходить из-за меня. Признаться, я действительно пал жертвой ее чар, но вовсе не питаю к тебе злых чувств.

– Знаю, – отозвался я, взяв его за руку и стараясь приободрить. – Но мне нужно остаться одному. – Мне нечем было его утешить. – Теперь послушайте меня. Вам прекрасно известно, как искать себе убежище. И вы его найдете. Сам я пойду в дом Эвдоксии, потому что мне нужно подготовиться к отъезду, а другого места, где можно работать, у меня нет. Если хотите, можете пойти со мной и посмотреть, найдутся ли под зданием подходящие склепы, но это может быть опасно.

Никому из них не хотелось приближаться к дому Эвдоксии.

– Отлично. Вижу, у вас довольно своей мудрости. Оставляю вас заниматься своими делами. Обещаю, что еще несколько ночей проведу в Константинополе. Мне хочется навестить некоторые места, в частности великие соборы и императорский дворец. Приходите ко мне в дом Эвдоксии, или же я сам вас найду.

Я поцеловал их так, как целуют мужчины: грубовато, с резкими, пылкими жестами, крепко обняв, – а потом ушел своей дорогой.

Дом Эвдоксии был совершенно пуст. Но здесь явно побывал какой-то смертный раб, поскольку почти в каждой комнате горели лампы.

Я тщательно обыскал ее просторные залы, но не нашел и следа пришельца. Не обнаружил и никого из тех, кто пьет кровь. И пышно убранную гостиную, и просторную библиотеку окутывала завеса безмолвия, а единственным звуком было журчание фонтанов в прелестном внутреннем дворике, куда днем проникало солнце.

Под домом располагались склепы с массивными бронзовыми сундуками – я сосчитал их, чтобы убедиться, что уничтожил всю бессмертную свиту.