Кровь или семьдесят два часа

Он пулей вылетел из класса. А вслед летело: «Позор, убийца, извращенец!» Он не помнил, как очутился на своем предприятии. Его неожиданное появление в лаборатории застало врасплох лоботрясничающий персонал, но шеф даже не глянул в их сторону.

— Мне срочно нужен реагент, содержащий очищенный цианистый калий, — бросил он старшей лаборантке и, не поднимая глаз, проскользнул в свой кабинет.

Стоя перед сейфом с высокотоксичными химикатами, пожилая женщина медленно переваривала услышанное. Начальник давно не использовал этот реактив и ей стоило большого труда отыскать его среди леса однотипных склянок. Чем дольше она искала, тем сильнее ее мучили сомнения. За многие годы совместной работы она никогда не видела своего шефа таким взбудораженным. Его поведение, странный голос и отсутствие обычной слащавой улыбки на холеном лице обеспокоило ее. Да и сплетни о его разладе в семье не добавляли оптимизма. Богатый жизненный опыт подсказывал пожилой женщине, что здесь что-то не так. Она остановилась. Страшные мысли не дали ей долго колебаться. Рискуя получить разгон, она достала и принесла похожую по размену склянку с безвредной калиевой солью. Не глядя на маркировку химиката, начальник отсыпал небольшую горку белого порошка на шпатель и выдохнув, как перед стопкой водки, ссыпал порошок в рот. Остолбеневшая лаборантка с ужасом смотрела на оседающее на пол тело.

— Что с ним? — с неподдельной тревогой спросила она прибывшего врача «Скорой».

— А хрен его знает, — не заботясь о своей репутации, заявил измотанный за дежурство доктор. — Похоже на обычный обморок. Наверное, решил, что умер, и отключился. Не переживайте.

Психиатры разберутся.

«Скорая» отвезла неудавшегося самоубийцу в токсикологическое отделение, где его ожидала долгая и нудная психологическая реабилитация…

Государственные экзамены в тот год принимала вытащенная с пенсии заслуженная бабуля неопределенного возраста.

Высохшая старушка с мягким голосом помнила свой предмет не лучше студентов. Она умно кивала, слушая бодрую чепуху, которую несли будущие фельдшеры, и ставила отметки, руководствуясь исключительно показателями в журнале успеваемости.

Счастливые выпускники размахивали зачетками и благодарили судьбу за халяву, не догадываясь, что у этой халявы было имя.

Вика догадывалась о своей роли в случившемся, но постаралась скорее забыть об этом. Она шла по вечернему Ленинграду под руку со своим кавалером, и недавние передряги казались пустыми и далекими. Они любовались огнями праздничного города. На душе было легко и радостно, но бренное тело начинало давать о себе знать. Она продолжала весело вышагивать, не показывая вида, что ей нелегко идти в таком темпе. Дима заметил ее тяжелое дыхание и незаметно сбавил шаг. Она была благодарна ему за это, и с каждой минутой он ей нравился все больше. Его друг с ее подругой маячили далеко впереди, не обращая внимания на их отставание. Пары снова воссоединилась лишь на автобусной остановке, и спутник Вики начал расписывать романтику работы на скорой помощи. Она немного знала специфику этой профессии от подруги, стоявшей рядом. Ведь та попала на ту же подстанцию, что и Дима, и уже осваивала азы фельдшерского мастерства. Но в ее рассказах романтики и в помине не было.

Вике же дали свободное распределение по болезни, и мама устроила ее медсестрой к себе в поликлинику. Эта работа тяготила молодого специалиста. Девушка мечтала спасать людей на передовой медицинского фронта, но ее убедили, что «Скорая» не для ее здоровья. Работая участковой медсестрой, Вика начала чахнуть. Ей нужно было действо — куда-то бежать, кого-то спасать. Она себя чувствовала той самой бодливой коровой из пословицы, которой бог не дал рогов.

«Почему все так несправедливо в этой жизни?» — задавалась она горьким вопросом. — Моя работа идеально подходит подруге. Сиди весь день, да поддерживай свой избыточный вес плюшками и печенюшками».

Вика же ненавидела сдобу и всему на свете предпочитала приличный клок мяса в любом исполнении.

— Тигры травку не едят, — говаривала она, — впиваясь в очередной кусок вырезки.

В их доме никогда не экономили на еде, но на ее упитанности это никак не отражалось. Как говорится, не в коня корм.

И было это не потому, что она работала как лошадь, а все из-за того же генетического дефекта. Мутированный ген не только веселился в ее легких но еще и мешал правильному усвоению пищи. Так что, носи она очки, ее можно было бы смело называть вечно голодным очкариком.