Кровь избранных

Как только англичанин с ним поравнялся, китаец повалил его на землю и начал бить ногами под дых: удар, другой, третий. Тут появился Шань Фен, и достаточно было одного взгляда, чтобы Синь отскочил в сторону и стал на страже у входа в переулок. Парень опустился на колени перед иностранцем и приподнял ему голову.

— Успокойтесь, мистер Уилсон, не надо бояться. Мы только хотели доверить вам вот это… — ласково произнес он, доставая из кармана рабочей блузы деревянный футляр.

Китаец открыл его прямо перед покрасневшими испуганными глазами Уилсона, который с трудом пытался подняться на ноги. На бархатной обивке внутри сверкнуло лезвие маленького кинжала с резной рукояткой.

— Сделайте то, о чем мы когда-то просили, мистер Уилсон. Послушайтесь нас, прошу вас. И сохраните этот маленький подарок, — продолжил Шань Фен.

Он закрыл футляр и положил его на колено англичанину, который отупело на него таращился.

— Не упрямьтесь, иначе в следующий раз, когда меня увидите, вам придется пустить его в ход против себя самого. Это будет не так больно.

Англичанин начал всхлипывать, и когда нападавшие молча удалились, его затрясло от рыданий.

Пройдя несколько переулков, китайцы разошлись, не прощаясь. Шань Фен нырнул в старый квартал, пересек внутренний дворик и поднялся на второй этаж одного из домов. В тесной, душной и длинной, как коридор, комнате толпилось множество народа: сборщики податей, ремесленники, попрошайки. И каждый пришел со своей просьбой к Шань Чу, Старшему Брату, Голове Дракона, верховному владыке Триады. Главу Шанхайской организации звали Юй Хуа. Как истинный хозяин, он не был ни щедрым, ни скупым.

Шань Фен стал пробивать себе дорогу, бесцеремонно расталкивая всех на своем пути. Он выглядел гораздо моложе своих лет, а открытый лоб под коротко стриженными волосами казался совсем детским. Но на самом деле ему уже исполнилось двадцать. Умные светло-карие глаза не потеряли ясности, словно обладали иммунитетом ко всем унижениям, что им приходилось видеть. Темно-синяя блуза слегка болталась на его хрупком теле. Юноша уже почти пробрался к двери, по бокам которой стояли два стражника, как кто-то схватил его за рукав:

— А ты куда, мышонок?

На него пахнуло гнилым дыханием. Шань Фен покосился на лапищу, державшую его за рукав. Она была толстая, мокрая и противная, как и грубый, хриплый голос:

— Я тут целый день дожидаюсь словечка Шань Чу, и теперь моя очередь! Старший Брат должен выслушать меня, иначе моя лавка разорится. Нечего лезть без очереди, становись и жди, как все.

Пощечина хлестнула коротко и сухо. Толстяк даже не увидел занесенной руки, он почувствовал только, как обожгло сразу покрасневшую щеку. Шань Фен нанес удар молниеносно, так, что, кроме шума и воплей торговца, никто ничего не заметил.

— Ты не признал у себя под носом человека из Триады и еще хочешь, чтобы Юй Хуа тебя сразу выслушал? — ледяным тоном заявил Шань Фен. — Вот и отправляйся теперь в конец очереди.

— Но… я уже жду не один час, — попытался протестовать лавочник.

— Сию же минуту! — повторил юноша и быстро вошел, пока торговец, ворча, пятился назад.

Слабые лучи света, пробиваясь сквозь портьеры, едва высвечивали в полумраке худой силуэт главы Триады. Эффект был явно рассчитан на то, чтобы впечатлять просителей. Юй Хуа всегда держался очень прямо, может, чтобы скрыть маленький рост и узкие плечи. Однако, несмотря на невзрачность фигуры, никто не сомневался в его могуществе.

— Ну, что у тебя сегодня?

— Золотой Дракон сменил место обитания. Его новым жилищем станет то, что мы выбрали для него.

— Очень хорошо, Шань Фен, — черствым, нетерпеливым тоном произнес глава Триады, что, видимо, означало конец аудиенции. Однако юноша задержался. — Что-нибудь еще?

— У меня есть просьба… Вернее, близкий мне человек желает, чтобы организация оказала некую услугу.

Юй Хуа коротко усмехнулся:

— Ладно, мой маленький агент, я слушаю.

Несколько часов спустя Шань Фен, любуясь яркой голубизной Хуанпу, шел по набережной Вайтань, или по Бунду, как называли ее англичане. На берегу, сразу за топкой прибрежной полосой, возвышались здания иностранных торговых компаний, сверкающие респектабельной чистотой массивных фасадов. Их вид всегда вызывал у молодого китайца глухую злобу.

Шань Фен направился к входу в парк возле реки и остановился там, опустив голову. Изящные буквы таблички, висевшей над воротами, хлестнули его, как плетью.

ВХОД КИТАЙЦАМ И СОБАКАМ ЗАПРЕЩЕН^[4]

Уж лучше бы юноша не умел читать, но преподаватель Хань научил его счету, письму и чтению и даже латинскому алфавиту. Правда, в каллиграфии он много не преуспел, но кое-как справлялся. Грамотный парень теперь всякий раз видел в треклятом объявлении всю боль своей страны.