Падал, как все в эту бесовскую ночь - почти беззвучно. Как во сне. Он просто начал вдруг стремительно увеличиваться в размерах. "О, проклятая Волна!!" - мелькнуло у меня в голове.
В следующую секунду я уже каким-то немыслимым образом сгреб в охапку разом и Катю, и профессора - и вместе с ними прыгнул в сторону. Скорее всего, нас бы это не спасло - но, по счастью, слева оказался склон, что-то вроде детской горки - и мы кубарем покатились по нему, что-то крича и, наверно, подвывая от ужаса.
Кран рухнул страшно, с диким грохотом и скрежетом. Я явственно ощутил, как земля содрогнулась, а мимо явно просвистели какие-то железяки. От стремительного падения я разбил нос, ушиб локоть и расцарапал ладони. Попутчики мои тоже, как я понял, приложились знатно - но вроде бы ничего себе не сломали.
- У вас опять кровь из носа, Аркадий! - сказала Катя. У нее у самой на лбу вскочила явственная шишка, а под глазом наливался лиловый, почти черный в ночи фингал - но она, похоже, этого не замечала.
Я набрал снега и приложил к больной физиономии. Со стоном поднялся профессор - он отделался, пожалуй, хуже всех: голова его была вся в крови.
В общем, Катерине пришлось опять доставать тампоны и скотч.
И вот как раз тогда, когда я безразлично и вяло наблюдал за ее заботливыми манипуляциями над головой профессора - я вдруг ВСПОМНИЛ.
- Скажи-ка, профессор ... Что вы такое произнесли, когда мы падали со склона?
- А что я произнес? - так же вяло спросил он.
- Не помните?
- Нет.
- А я помню: вы орали "Ферфлюхтер!"
- А я ничего не заметила, - сказала Катя, не отрываясь от работы.
Я продолжил в азарте:
- Зато я заметил! Вы орали "ферфлюхтер" - немецкое ругательство. Что-то вроде "черт возьми", если я не ошибаюсь. И уже не в первый раз!
- Ну и что? - так же вяло отвечал "Александр Глебович" - Это обычное ругательство...
- Обычное?! В нем нет ничего обычного ДЛЯ РОССИИ. И мне, знаете, очень интересно узнать - почему вы в критических ситуациях постоянно переходите на немецкие проклятия?? А? Ответьте, пожалуйста!
- Вы же знаете, что я приехал из Калининграда...
Профессор отвечал мне с каким-то удивительным безразличием.
- Да какой Калининград, - напирал я. - Все знают, что там давно нет никаких немцев. Кому вы заливаете?! Мне б давно надо было догадаться: с чего б вдруг инженер из Поволжья стал писать какому-то профессору в Калининградскую область? Это ж полный бред! Если б он куда и написал, то в Москву! Или там в Нью-Йорк, в ООН! Отвечайте - откуда вы о нем вообще узнали?! И КТО ВЫ ВООБЩЕ ТАКОЙ??
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - так же вяло и тускло отвечал мне профессор. - Я - известный калининградский ученый. Мои предки были немцами. Я ищу инженера Гордеева.
Голос его звучал, как заезженная пластинка.
Катя приклеила последний тампон и с удивлением воззрилась на меня.
- Аркадий, о чем ты? Что вы тут устроили? Какая разница, кто что кричал?
- Да то, дорогая Катя, - сказал я с торжеством, - что наш "профессор" совсем не тот, за кого он себя выдает. Ни из какого Калининграда он не приезжал! Знаешь, кто он? Он - шпион! Да-да, признайтесь: Вы - шпион? Отвечайте! Зачем вам Гордеев??
- Господа, да что с вами такое? - всплеснула руками Катя. - Мальчики...
Она беспомощно переводила взгляд с него на меня и обратно.
Наверно, со стороны мы смотрелись дико: все в синяках и пластырях, в порванной одежде, сидим в ложбине возле упавшего крана и ведем какие-то разборки посреди ночи. Но мне очень хотелось узнать, наконец, правду!
А лже-проф неожиданно сдался.
- Хорошо, Аркадий, я скажу! - сказал он. - У меня прекрасные документы, к которым вы никогда в жизни не придеретесь, но я скажу вам правду. Только при условии, что после этого мы встанем и пойдем туда, куда мы стремились - и вы мне поможете!
- Я посмотрю сначала, что вам нужно от нашего инженера, - сказал я непримиримо.
И он рассказал. По его словам выходило, что сам он - из семьи русских эмигрантов "первой волны", в семье все старались не забывать русский язык, но его родной - все ж, понятно, немецкий. Жил он в Швейцарии и сотрудничал с международной организацией "Ученые за мир", со штаб-квартирой как раз в Цюрихе. Вот туда и пришла бандероль со странной рукописью на русском языке, которой никто не придал серьезного значения, и в конце концов она попала к нему как "любителю всего русского" - такая у него была репутация в организации.
Выкладки Гордеева никто всерьез и проверять не стал, и только наш "Иноземцев" увлекся идеями Гордеева всерьез, тем более, что сам "Иноземцев" по образованию химик. В итоге он решил, как он заявил - "приехать и спасти Гордеева", то есть - вывезти его из страны. "Гордеев - гений", уверял он нас, когда мы уже поднялись и, поминутно охая, двинулись в путь. "А гениев, русских гениев! - надо спасать. Русские гении освещают путь всему человечеству!!" Было даже забавно смотреть, сколько, оказывается, пафоса помещалось в этом смешном израненном человеке, который шел прихрамывая на обе ноги, с пластырями на голове, груди и спине.
- И все ж вы ни хрена меня не убедили, товарищ Левинштейн... - начал я.