Кровь хрустального цветка

Я обхожу изогнутый балкон, двигаюсь мимо ящика с травами и лимонного дерева, которое выращиваю уже пять лет. Его ветви усыпаны ярко-желтыми плодами, из которых я выжму сок и сделаю консервант для красок.

Далее – глициния, единственное растение, которое пробыло здесь дольше, чем я. Она такая большая, что вьется по балкону и вниз по башне, и ее видно практически с любой точки вокруг замка.

Обхаживаю стайку розовых кустов – на них еще не появились первые всплески цвета, затем останавливаюсь у саженца ивы, который вырастила из семечка. Кора ивы – отличное обезболивающее, а еще мне нравится смотреть, как из неуклюжих малышей они превращаются в горделивые, величественные деревья.

Опускаюсь на корточки, проверяю ее корни и вижу, что они выглядывают из отверстия в горшке…

Губы сами собой растягиваются в улыбке.

Именно то, что нужно, чтобы развеять мою хандру.

– Ты как будто подросла за ночь, – шепчу я, и впервые за слишком долгое время мне становится чуточку легче.

Дни посадки – мои любимые.

—Может, мне кажется, но независимость тебе явно к лицу, – говорю я, похлопывая у основания только что посаженной ивы, наслаждаясь ощущением земли на руках.

Встаю и бросаю взгляд на серый, покрытый рябью пруд с венком из покачивающегося камыша. Пруд пересекает поваленное дерево – Бревно, и его подбрюшье украшено ковром темно-зеленого мха и изогнутых светлых грибов.

Плаксе должно здесь понравиться. Почва достаточно влажная, а еще будет удобно следить за ростом ивы каждый раз, как Бейз возжелает погонять меня по этой смертельной ловушке над коварными водами.

Роюсь в сумке в поисках банки и ложки, затем крадусь к илистому краю застоявшегося вонючего пруда. Встав на колени в черную грязь, из которой я делаю раствор, я зачерпываю ее с горкой в банку, а потом бросаюсь прочь от камышей, подальше от воды, чтобы спокойно спрятать добычу.

Жуткое место. Никогда не знаю, что может на меня выскочить из зарослей.

Вытираю руки о рубашку и со вздохом направляюсь к замку.

Бреду по холодным коридорам, поднимаюсь по лестничным пролетам на пути в обеденный зал, и в пустом желудке оседает ком страха.

Будет ли он за столом? Будет ли там Зали… расточать улыбки, соблазнять его, чтобы он смеялся?

Ядовитые мысли разгоняют пульс до быстрого, обиженного темпа.

Расправляю плечи, вхожу в зал, и моя прямая осанка чуть не дает трещину, как только меня пригвождает к месту ледяной взгляд Рордина.

Кашлянув, мельком смотрю на Бейза. Тот сидит на привычном месте, склонившись над утренним докладом.

Бейз поднимает взгляд и хмурится, половина его лица подсвечена оранжевым светом, что льется из пылающего очага.

– Как сегодня настроение, получше?

Стараюсь игнорировать вспышку огня, забурлившего в венах, а потом вспоминаю, как «Те Брук о’Авалансте» чуть не врезалась Бейзу в лицо, и настроение резко улучшается.

– Понятия не имею, о чем ты.

– Да ладно, – тускло отзывается Бейз.

Когда я прохожу мимо, Танис не сдерживает смешок, и я ей подмигиваю. Она не обязана присутствовать при моих трапезах, но думаю, что обилие подобных развлечений заставляет ее возвращаться за новой порцией, а я и не против моральной поддержки.

Усевшись, я оглядываю стол в поисках четвертого прибора.

Его нет.

– Где Зали? Я-то думала, семейные трапезы станут… традицией?

– Посреди ночи ей пришлось уехать, – рокочет Рордин, и его тенор против моей воли привлекает внимание.

Он испортит мне идеальный день посадки, я это просто знаю.

Медленно перевожу взгляд в его сторону и поражаюсь его невероятной мужественности. Весь из себя мрачное самообладание, облаченное в прекрасно сшитый наряд, что так не сочетается с шестидневной щетиной.

– Срочный почтовый спрайт. Она вернется к балу.

Сраный бал. Хочу скомкать его и выкинуть в ведро.

– Очень жаль, – бормочу я, на мгновение опуская взгляд на пустую тарелку Рордина.

Всегда пустую.

Он щурит глаза, и я отвечаю тем же.

– Хочешь что-то сказать, Орлейт?

Да.

Миллион слов, но я не смогу их произнести.

Срываю с узловатой веточки большую фиолетовую виноградину.

– Не-а, – отвечаю я, отправляя ее в рот и прокусывая. По языку разливается приторная жидкость, и я жую, медленно, неторопливо… издавая тихий, умышленный стон.

Кончики пальцев Рордина барабанят по столу, взгляд становится жестче с каждым отчетливым ударом.

Интересно, видит ли он в моих глазах вызов – интересно, каково это, если роли поменяются.

– Вкусно? – поддевает меня Рордин.

– Абсолютно изумительно, – отправляю в рот еще одну виноградинку и вижу, как у Рордина дергаются желваки. – В жизни не ела ничего лучше.

Ложь.

Я даже не голодна, а из-за винограда желудок вот-вот вывернется наизнанку. Честно говоря, лучшей едой для меня была та булочка, но я не собираюсь об этом рассказывать. Ведь вообще-то он сам мне ее вручил.

– Очень рад. – Рордин наклоняется, потянувшись куда-то под стул, а потом выпрямляется и с гулким стуком приземляет на стол между нами «Те Брук о’Авалансте».

Меня захлестывает ледяной стыд, он сковывает мышцы, и я чуть не давлюсь.

Вот дерьмо.