Кровь хрустального цветка

– Сама знаешь чего, – ворчит Бейз и принюхивается к горлышку пузырька. Морщится, издает звук возмущения, что почти заставляет меня улыбнуться. – Что, мать твою, ты сюда намешала? Раньше так не смер-дело.

Смахиваю с лица влажные волосы и загибаю пальцы:

– Имбирный рубец, лиспин, травомуть и псиный варт – отсюда и запах серы.

Бейз вскидывает голову, удивленно распахивает глаза.

– Разве псиный варт не растет на лошадином дерьме?

К сожалению.

– Он помогает облегчить м-мигрени, – вымучиваю я сквозь стучащие зубы, взбивая подушку, чтобы уткнуться в нее носом, как мне нравится делать.

– Лучше б не спрашивал, – бормочет Бейз, натягивая плотное одеяло мне на плечи. – Думал, ты уже избавилась от кошмаров. Таких приступов месяцами не было.

Качаю головой.

Я просто научилась накачивать организм под завязку веществами, которые успокаивают меня настолько, что скрадывают боль. Смешиваю с каспуном все на свете, чтобы усилить эффект, хлебаю его в три горла перед сном вместо рекомендованного глоточка, в случае если проснулась уже разбитая.

Не то чтобы я собиралась рассказывать это Бейзу.

Каспун, по идее, не должен предупреждать кошмары, но зато он отлично работает, если закрыть глаза на дневное похмелье.

Бейз закупоривает бутылочку и резким, четким движением возвращает ее на место. Тяжелое молчание затягивается, наполненное лишь стуком моих зубов. Мокрая от пота ночная рубашка невыносима на стремительно остывающем теле.

– Хочешь поговорить?

– Не-а.

Ни единой частичкой себя не хочу ему говорить, что мои запасы почти истощены. Или что меня до тошноты беспокоит неизбежный разговор с Рордином – в котором я упомяну, что мне нужно больше каспуна, а Рордин скажет, что четыре месяца назад выдал мне трехгодичный запас, и ситуация станет неловкой.

Бейз прочищает горло, потирая заспанные глаза.

– Ладно, что ж… раз уж я понял, что ты тут не умираешь, мне нужно у…

Моя ладонь сама собой взлетает, цепляется за локоть Бейза, отчего тот вскидывает четко очерченную бровь, глядя вниз на мою упрямую хватку.

– Останься, – прошу я, и его ошеломленный взгляд поднимается к моему лицу.

– Лейт…

– Я не стесняюсь умолять, – распахиваю глаза пошире, играя на том, что Бейз, вероятно, все еще видит во мне ребенка, а не женщину, которая не должна нуждаться в ком-то, кто будет отпугивать чудовищ, что обступают ее, когда она спит. – Пожалуйста.

Он смотрит на постель так, словно та поглотит его живьем.

Затем на его лице отражается решимость, он с тяжелым вздохом шагает к темному зеву камина и припадает на корточки, словно пантера. Черные пижамные штаны слегка сползают с бедер.

Движения Бейза текучи, даже когда он вдувает жизнь в давно потухшие угли. Он выглядит таким уверенным в себе…

Жаль, я не знаю, каково это.

Огонь с ревом оживает, Бейз подкладывает в него дров, а потом обходит кровать с другой стороны. Забирается рядом со мной, подкладывает несколько подушек себе под спину и откидывается на них, вытаскивая из кармана серебряную фляжку.

– Что там?

– Виски. Домашний. – Бейз откручивает крышку. – На вкус – лошадиное ссанье.

Вряд ли хуже того дерьма, которое я только что проглотила.

– Можно п-попробовать?

Бейз снова вскидывает бровь, изучает меня взглядом долгое мгновение, затем сует мне фляжку.

– Крошечный глоточек, и только потому, что он тебя согреет.

Отскребаюсь от постели, беру виски.

– Сколько оговорок. Думаешь, мне понравится и я начну гнать собственный?

Бейз бросает на меня взгляд, который говорит, что я недалека от истины.

Закатываю глаза, делаю изрядный глоток и в процессе давлюсь.

– Какая гадость, – хриплю я.

Прохладная жидкость прожигает дорожку до самого живота, кружится там водоворотом и тянет вниз мои и без того отяжелевшие веки. Возвращаю фляжку и плюхаюсь обратно, черпая утешение в неловкой угловатости и чопорности Бейза.

– Но действенно.

Бейз со вздохом обнимает меня одной рукой.

– Меня за это оскопят.

– Не разводи такую драму, – невнятно тяну я, вдыхая его густой запах – цветущий паслен с легкой древесной ноткой.

– Я не развожу драму. – Бейз тоже делает большой глоток и шипит сквозь зубы, когда виски прокатывается по горлу.

– Танис не расскажет.

Бейз ухмыляется, глядя на пляшущие языки пламени, что мягко согревают комнату.

– Если честно, я сомневаюсь, что твоей служанке хватит сил подняться утром по этой лестнице. Не в том состоянии, в котором я ее оставил.

Подорвавшись, я окидываю Бейза испепеляющим взглядом и отмечаю: обнаженный торс, взъерошенные волосы, ленивая, сытая улыбка…

Он многозначительно двигает бровями.

Кривлюсь – да еще и нутро сводит.

– Я же тебе конкретно говорила, что Танис под запретом! – тычу Бейзу в грудь пальцем. – Она юна и хочет того, что от тебя получить никогда не сможет.

– Она тебя старше и получила от меня по самое не балуй.

Что ж, тут я сама напросилась.

– Что бы подумала Халена, если бы узнала, что ты путаешься с моей служанкой?

Бейз пожимает плечом.

– Она тоже там была.

У меня отвисает челюсть. Потом поднимается обратно. И снова отвисает…

Бейз усмехается, отчего на его правой щеке возникает ямочка, а я уже подумываю сбросить его с балкона.