Принцесса прижалась лбом к стеклу и посмотрела в окно с выражением отчаянного ожидания. При этом она продолжала говорить – может быть, не задумываясь, просто изливала переполнявшие ее воспоминания о трагедиях прошлого.
– Алиса, которая носила имя своей матери и которую позднее стали звать Аликс, потому что в Гессене никогда не могли выговорить английские имена, в 1894 году вышла замуж за молодого российского царя Николая II и стала последней царицей России. История ее единственного сына Алексея стала беспримерной драмой гемофилика. А Ирена, третья дочь, вышла замуж за принца Пруссии Генриха, брата кайзера Вильгельма II. И ей пришлось пережить то, что раньше пережила ее мать. У нее на руках умер сын Генрих, которому едва исполнилось четыре года. Несчастье случилось во время игры… Он умер от потери крови… А ее старший сын… это мой муж…
В этот момент на улице стукнули ворота. Раздались торопливые шаги по дорожке. Принцесса поспешила к дверям. Перед ними стоял Гертрих.
– Идемте, – сказал он, обращаясь к Тиссу, – американцы сейчас будут здесь. Приходят сообщения из тех мест, которые они уже заняли. Они никого не выпускают из домов, даже врачей… Бывшие заключенные концлагерей заняли улицы. У вокзала стоит уже целая толпа. Я не знаю, сможем ли мы прийти еще раз. Во всяком случае, мы должны попытаться сделать еще одно переливание.
Принцесса стояла, прислонившись к стене.
– А если этого будет недостаточно?.. – спросила она с тревогой.
Гертрих поспешил в комнату больного.
– Это покажет предстоящая ночь…
3
Было десять часов утра следующего дня.
– Можете попытаться, – сказал Тисс, – но, по-моему, это безнадежно. Страшно признавать, но это безнадежно!..
Он стоял рядом с Гертрихом у одного из окон лазарета, выходивших на фасад. Внизу стояли цепью американские постовые, охранявшие въезд и выезд. Перед воротами вперед-назад ходил большой, широкоплечий американский сержант с автоматом в руке. Он не спускал глаз со входа. На другой стороне улицы стоял оливково-зеленый вездеход.
Американцы вошли в Тутцинг прошлой ночью, немного позднее, чем ожидал Гертрих, но зато в большом количестве – с танками и моторизованной пехотой.
Гертрих с беспокойством посмотрел на часы. Они висели над календарем, на котором было 30 апреля 1945 года. В восемь часов на вилле Трутц нужно было сделать третье переливание крови. Сейчас стрелки часов показывали десять.
– Что вы намереваетесь делать? – спросил Тисс. Его знобило. Возможно, оттого, что переливания крови, следовавшие вчера одно за другим, все-таки истощили его. А может быть, оттого, что он не мог заснуть с тех пор, как американцы начали обыскивать дома и запирать многих жителей в подвалах, чтобы расквартироваться самим. Худощавый капитан с группой солдат вошел в лазарет, объявил военнопленными всех, кто в нем находился, включая врачей, и, угрожая расстрелом на месте, запретил покидать здание.
– Что вы намереваетесь делать? – повторил Тисс. – Посмотрите на этого здоровяка…
Ему стоило усилий сдержать стук зубов. Он прижал верхнюю губу нижней. Таким образом он мог без градусника выяснить, не поднялась ли у него температура. Нижняя губа была горячей и сухой. Но он промолчал.
– Я не могу просто так дать умереть старому человеку, – сказал Гертрих. – Я попытаюсь…
Тисс сказал:
– Хорошо, я иду с вами. Я немного говорю по-английски.
Гертрих собрал свою сумку.
– Другого я от вас не ожидал.
Они пошли по коридору к двери.
Но не успели они и на шаг выйти из здания, как часовой повернулся к ним и прицелился.
– You go back!9 – крикнул он. Лицо у него было красное и круглое.
Тисс пытался преодолеть озноб. Часовой приблизился к ним еще на шаг и повторил:
– Go back!
– Мне нужно к умирающему, – крикнул Гертрих. Он повторил: – К умирающему…
Но все слова были бессмысленны – американец его не понимал.
Когда у Тисса прошел приступ озноба, он повторил на английском, с трудом подбирая слова:
– Нам нужно к больному, который умрет, если ему не помочь.
Он пытался найти английское слово, обозначавшее гемофилию или переливание крови. Но он знал лишь слово «blood»10.
Пока он боролся с иностранными словами, часовой приставил ему автомат прямо к груди. Тисс посмотрел на Гертриха с выражением беспомощности и истощения. Они повернулись и пошли назад к двери.
Но резкий голос заставил их вернуться. Рядом с часовым стоял худощавый капитан, который в прошлую ночь участвовал в захвате лазарета.
– Что вы хотите? – спросил он, и они в первый раз услышали, что он бегло говорит по-немецки. – Наши приказы неясны?..
Гертрих бросил на него резкий взгляд.
– Я врач и должен идти к тяжелобольному, которого я вчера лечил. Если не продолжить лечение, он умрет…
На лице у капитана отразилась неприязнь.
– Ах, так? – сказал он. – Речь, по-видимому, идет о генерале или о нацистской шишке?
– Речь идет о старом человеке, о прусском принце Вальдемаре, – ответил Гертрих. Едва договорив последнее слово, он понял, что совершил ошибку и пробудил у капитана явную ненависть.
– Пускай умирает!
Гертрих понял не сразу. Но капитан повторил: