— Вот, значит, как! Я теперь королева, презирающая собственных внуков, — заключила она, — А ты хорош выдался, раздор внутри семьи вносить. Я, может, жену твою не желала смущать своими советами да поучениями, не хотела давить на её личную свободу и мнение, позволяя ей быть со своими детьми. Жертвуя драгоценным временем, которого у старой женщины осталось совсем какие-то последние крупицы, — причитала она, — Жертвуя возможностью побыть и пообщаться с внуками ради неё, ради вашей семьи, — выделила она Джеймса с Кирстен, как обособленную пару. Что ты вообще можешь знать о моих чувствах, несносный мальчишка! — со слезами в голосе покачала она головой.
— Были бы чувства, они бы выражались в симпатии к своему народу. Что ты хочешь сотворить с этой глубоко несчастной женщиной? — негодовал монарх, впрочем, не требуя от матери очевидного ответа.
— «Глубокое» у неё, сынок, кое-что другое! А насчёт того, счастлива она или нет, мне безразлично, когда на кону стоит доброе имя моей семьи! Всего королевского рода! — восклицала Сара.
— Сколько ты будешь давить на меня и решать, как мне жить? — интересовался Джеймс, — Я здесь власть! Я на троне! И никого нет рядом со мной сидящего! — вздымая руки кверху и немного их разводя, поворачивался он то вправо, где находились Эйверь, Вайрус, Корлиций, ряд советников и писари, то налево, где стоял гнусавый старик-астроном Винсельт, тонкий, как щепка, всегда чрезмерно напудренный и напомаженный казначей Гавр, суровый седеющий архисудья Грейвстром и другие приближённые, — Здесь, в моём замке, в моём Кхорне, в моём королевстве, я буду решать, как и с кем поступать! Стража, немедленно отпустите эту женщину! — рявкнул он так, чтобы на том конце у дверей его чётко услышали, — Ты меня сама таким воспитала, нечего теперь нос воротить от моего нрава и правления!
— Не забывайся, кто посадил тебя на трон. Как ты верно заметил, это я тебя таким сделала, — с сердитым выдохом заметила ему мать.
— Меня, а не себя. Так что я здесь командую, и я велю эту женщину отпустить с миром! — стукнул кулаком с перстнями монарх по красивому резному подлокотнику своего трона.
Двое бронированных гвардейцев сначала переглянулись, затем нервно принялись озираться на уже повернувшуюся к ним королеву-мать, снова посмотрели друг на друга, и, не рискнув увидеть где-то там вдали зала на троне разъярённое лицо короля, довольно медленно, нервно и неохотно разжимали свою хватку подле рук вздохнувшей с облегчением Арлин.
— А я сказала взять её! — не сдавалась Сара, — Что? Будем играть в «чей приказ важнее»? — интересовалась она одновременно и у несчастных, оказавшихся втянуты в эти семейные разборки стражников, и у своего сына, соответственно.
— Это даже не Каменный Дракон, мам, — покачал головой Джеймс уже с довольно мягким и усталым тоном в голосе, — Не родовой замок, где бы, может, время принадлежности к роду что-то бы имело… Это Олмар, это место веселья и гуляний, крепость для празднеств и ярмарок, которую мы итак в западном дворе превратили в поле казни…
— Чем казнь не зрелище? — говорила она, словно Кирстен вчера, попытавшаяся урезонить споры Джеймса со старшим сыном, — Крестьяне, помещики, знать, все любят смотреть этот «анатомический театр», — пожала она приоткрытыми в дизайне платья плечами.
— Довольно кровопролития, — поднёс Джеймс пальцы к вискам, — Мы итак последние дни только и делаем, что калечим да умерщвляем людей. Льём на них кипящую смолу, сжигаем огненными вихрями, осыпаем стрелами, крошим мечами…
— Людей? Да как у тебя совести хватает такую шваль, что неслась на крепость к людям приравнивать, — цокнула недовольная королева-мать языком.
Арлин благополучно скрылась, пока стражники глазели в сторону распахнутых дверей тронного зала на семейную ссору Дайнеров. Так что последний приказ королевы, вступавший в конфликт с повелением короля, они как бы пропустили мимо ушей, таки выбрав, кому в Олмаре всё-таки стоит подчиняться. Пусть немного и рискуя своим назначением в распорядке стражи, опасаясь оказаться завтра уже не у тронного зала, а где-нибудь у зловонной конюшни, а то и хуже, но подчинись они Саре, монарх смело мог бы велеть их казнить на месте, и был бы по сути прав, а потому из двух зол следовало бы выбирать меньшее.