Кровь людская – не водица (сборник)

— Тяпер можно — коня дали. На плечах не натаскаешь.

— Это верно, — согласился Тимофий. — Домой скоро?

— Пакуль ворогов не доконаем. Словом, скоро.

Он упруго приподнялся на стременах, еще раз внимательно посмотрел вокруг, пустил коня на дорогу, и над полями потекла задумчивая песня:

Ой, речанька, речанька,
Чому ж ти не повная,
Чому ж ти не повная,
З беражком не ровная?

«3 беражком не ровная», — повторил мысленно Тимофий вслед за певцом.

Выгнав коня из одинокого островка перестоявшегося проса, Тимофий подошел к обрыву и посмотрел на другой берег.

По ту сторону реки привольно, широко раскинулось зеленое Забужье, изрезанное протоками, мерцающее небольшими округлыми озерками. На фоне багряно-синего заката отчетливо выделялось ободранное, открытое всем ветрам село Ивчанка, жители которого испокон веков гнули спину на бескрайних полях помещика Колчака. Война и нужда наложили на село свою немилосердную лапу: полуразрушенные халупы вросли в землю, сквозь дырявые кровли проглядывали ребра стропил, — казалось, жилища умирают на глазах, как вон тот лучик на крохотном оконце крайней хаты.

Впрочем, кое-где белели и свежие срубы: видно, пошел уже господский лес на батрацкие дома.

— Что, любуешься? «Как будто писанка село»?[16] — словно отгадав думы Тимофия, проговорил Мирошниченко.

— Да, понаписано тут. Еще лучше, чем у нас.

— Понаписано! — вздохнул председатель. — А ивчанцы, увидишь, раньше нас из нужды выбьются.

— Почему так думаешь?

— Дружный народ! Славная история у этого села. Кто первыми помещика громил в девятьсот пятом году? Ивчанцы. Откуда сейчас партизан больше всего? Опять-таки из ихнего села. А за работу возьмутся — лес зашумит! Вовек не забуду девятое ноября семнадцатого года. Мы только-только про революцию услыхали. Вечером в Ивчанку приехали из города большевики. Люди запрудили всю площадь. И всё старики да дети. Редко-редко раненый фронтовик покажется. А в резолюции записали: «Не глядя на то, что у нас здесь остались одни калеки, деды да бабки, не ходить по нашей земле врагам революции! Возьмем косы, вилы, метлы и сметем их с лица земли. Будем стоять до последней капли крови за Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов». И как стоят! Эх, Тимофий, что это за люди! Прошлый год, когда мы с петлюровцами бились…

Но Мирошниченку не удалось докончить рассказ. Из прибрежных кустов тяжеловатой походкой вышел Иван Тимофиевич Бондарь и, не здороваясь, озабоченно проговорил:

— Свирид, тебя начальство зовет. Чтоб сейчас шел. Там из уезда приехали.

— Не слыхал зачем? — спросил председатель, берясь за винтовку.

— Не слыхал. Да, видно, опять бандиты поблизости объявились. Прямо ну никакого покоя нет. То Шепель, то Гальчевский, то черт, то бес, бей их гром! И до каких пор мы будем мучиться?

Печальные глаза Тимофия сузились, он улыбнулся мягко, задушевно.

— Пакуль ворогов не доконаем… — Он повторил даже интонацию белоруса.

Свирид Яковлевич рассмеялся и хлопнул Горицвита по плечу.

— Ну и ловко же ты!.. Кто же приехал? — обратился он снова к Бондарю.

— Антанас Донелайтис. Дело, выходит, серьезное.

— Антанас? Да, он зря не поедет.

— Вот и я говорю.

Антанас Донелайтис заведовал уземотделом. В 1919 году, когда Литовская Советская Республика была раздавлена Антантой и кайзеровским сапогом, раненый Антанас с группой коммунистов пробился в Петроград. Лечь в госпиталь он наотрез отказался, и тогда послали его на юг, во главе продотряда, состоявшего из матросов-балтийцев. Снова ранение, потом Черниговские леса, борьба с петлюровцами, рейд со Щорсом до самой Винницы и еще одна рана.

На Подолье пришлось долго отлеживаться — открылись плохо зажившие раны, заныли, заскрипели пробуравленные пулями кости. Кое-как подлечившись, Антанас, опираясь на палку, заковылял в губком. У высокого дома сунул свою палку за чугунную ограду и, стараясь не хромать, направился в секретариат. Но там ему сразу испортили настроение.

— На борьбу с бандитизмом не пошлем — вы больны.

— Что же, в собес прикажете идти? — едко спросил он.

— Но иронии никто не заметил, и ответили ему серьезно:

— Можно, работа подходящая.

Все его усилия, доводы, просьбы и даже хитрости оказались тщетными: не пошлем, да и только.

Наконец удалось добиться должности заведующего уземотделом.

В уезде орудовали петлюровские и шепелевские недобитки, и Антанас по целым дням не слезал с коня. Его небольшую, собранную, как у кобчика, фигуру знали во всем Побужье, любили слушать его веселые и горячие речи при разделе земель.

И никто не догадывался, как тоскует сердце юного коммуниста по милой Литве, где остались родители и невеста, где впервые пролилась его кровь. Деля землю где-нибудь за Бугом, он мечтал о временах, когда займется тем же над зеленым Неманом.

— Это где взял? — Мирошниченко только теперь заметил у Бондаря обрез.

— Красноармейцы одного бандита на опушке ухлопали. Насилу выпросил эту игрушку. — На полных губах Бондаря заиграла умная, задорная улыбка.

— А не боишься без разрешения носить?