Кровь людская – не водица

— С девятнадцатого. Когда наши отступали, подобрал его, раненного, в лесу и выходил на своем хуторе.

— Куда он был ранен?

— В бедро.

Ответы Барчука, очевидно, удовлетворяли Гуркала. Он снял с кобуры закуску и стопку, встал и пригласил Сафрона пройтись по саду. Солнце заходило, и пороша последних лучей дрожала на густых, замшелых деревьях, от которых веяло теплом плодов и старых дупел. На пруду плескалась рыба и стояли по колено в воде коровы, с их губ скатывались пунцовые капельки. Варчук глянул на все это и едва не схватился рукою за сердце: так все здесь напоминало его хутор и прудок. Только у него в водоеме рыбы нет — бабы каждый год отравляют ее коноплей. А будет все хорошо, он непременно разведет карпов и запретит мочить коноплю в пруду.

Здесь, возле плеса, под кряканье домашних уток, Сафрон все рассказал Яреме Гуркалу, молча перегонявшему цигарку из одного угла рта в другой.

— Что ж, я, пожалуй, немного помогу твоему горю. Всей земли не вернуть — жирно будет при новой власти, — а десятин десять можно будет выклянчить.

— Да хоть бы десять! И это хорошо, и за это до смерти буду за вас бога молить!

— Поможет он как мертвому кадило, — равнодушно отмахнулся Гуркало от варчуковских молитв. — Только на твое дело время нужно. Если не вернулся заведующий земотделом — твое счастье, а вернулся — придется ждать, пока снова поедет по губернии. Его не согнешь.

— Так, может, сейчас и мотнемся в город?

— Сегодня поздно. Завтра выедем. А сейчас пойдем допивать самогон, чтоб не скис…

На рассвете Варчук вез Гуркала в Винницу и все удивлялся: подтянутая фигура и свежее лицо начальства ничем не напоминали о недавней пьянке. Опохмелился Ярема Иванович одной кружкой кваса, пошептался о чем-то с хозяином и молодцевато вскочил в бричку. Дорогой он успел разузнать все необходимое и даже обрадовался, что Варчук из Новобуговки, где заправляет всеми делами Мирошниченко.

На счастье Барчука, заведующего земотделом еще не было; Гуркало, выбрав удобную минутку, с независимым видом зашел к Кульницкому и сразу же принялся возмущаться:

— Прямо не знаю, что и делать с этим анархистом Мирошниченком! Подрубает сук, на котором мы сидим.

Этими словами Гуркало сразу задел больное место Кульницкого.

— Его из партии надо гнать! — стукнул тот кулаком по столу. — Что он еще натворил?

— А что же он доброго может сделать? То воевал против совхоза, а теперь добрался до культурного хозяйства одного крестьянина. Тот когда-то серебряную медаль получил, на его опыте можно учить окрестные села. Если мы начнем так поступать, можно докатиться до первобытной культуры земледелия. Что тогда республика будет есть? — И он рассказал как хотел про хозяйство Сафрона.

Кульницкий сперва поморщился, не отваживаясь разрешать вопрос без заведующего земотделом, но, убежденный ловкими доводами Гуркала, пошел на компромисс.

— Отстукаем решение о возвращении Варчуку части его земли. Думаю, ему для культурного хозяйства совершенно достаточно и двадцати десятин.

— Правильно! По-революционному решили! — похвалил свое начальство Гуркало, и оба остались довольны и решением и самими собой.

Прощался Варчук с Гуркалом на его квартире, и два чувства боролись в нем — скаредность и справедливость. Заплатить начальству или так обойдется? Но прикинул, что иметь в губернии такую руку великое дело, и, подавив вздох, проговорил:

— Прямо и не знаю, Ярема Иванович, чем вас отблагодарить, такой вы дорогой человек! Тут ведь, в городе, за все заплати. За паршивый огурец и то давай деньги, да какие деньги! Дорого все при новой власти. Так, может, вы взяли бы что-нибудь за свой труд? Не побрезгуйте, мы люди простые, не знаем, как это делается…

— И мы люди простые, лишнего не берем, от заслуженного не отказываемся, — задвигал подкурчавленными бровями Гуркало.

— Вот спасибо вам, — улыбнулся Сафрон, хотя и жаль было, что начальство не отказалось от взятки. Есть же такие благородные: ты ему в руку суешь, а он отнекивается, еще и благодарит…

Сафрон расстегнул рубаху, разорвал подшитую к воротнику ленточку, и из прорехи скатилось на ладонь несколько золотых.

— Ловко придумано! — засмеялся Гуркало.

— Беда научит, — вздохнул Сафрон и положил монетки рядком на стол.

— А может, Сафрон Андриевич, пропьем их на радостях? — покосился на золото Гуркало.

— Некогда, некогда, Ярема Иванович! Пейте сами на здоровье. Еще раз большое спасибо. — И Сафрон заторопился в дорогу.

Вскоре его бричку трясло на разбитой за войну винницкой мостовой, а его самого неотступно лихорадила мысль: что делать с лошадьми? А вдруг в село наедет следствие, начнут до всего докапываться? Все может статься! Как ни тяжело было прощаться с хорошими лошадьми — Сафрон решил продать их.