Кровь молчащая

Годы конца девятнадцатого столетия стали для поволжских немцев наиболее страшными с момента основания поселений. Всю Россию охватил великий голод. В двадцати двух губерниях случился неурожай, и особенно значительным он был на Нижней Волге. Период великого голода спровоцировал сильнейший кризис и обрёк колонистов на чрезвычайно бедственное существование. Им приходилось питаться всем, что можно было найти более или менее съедобного, вплоть до собираемых по берегам кореньев. Тысячи несчастных вынуждены были начать попрошайничать и воровать еду. Многие семьи селились вместе, в одном доме, для экономии топлива, иные покидали своё хозяйство и уходили искать лучшей доли. Другие же трагически заканчивали свою жизнь…

Полная драматизма история поволжских немцев заложила основы их процветания в дальнейшем. Колонизационные мероприятия в Поволжье позволили России накопить богатый опыт массового поселения иностранцев, освоения окраин империи и всестороннего развития. Ни одно европейское государство не знало прежде такого объёма строительных работ, таких высоких показателей в сельскохозяйственном и мукомольном производстве! Жесткая регламентация всех сторон жизни колонистов со стороны российского государства и одновременно проявление характерных черт, присущих менталитету германских народов, способствовали формированию в России своеобразной национальной группы – немцев Поволжья…

Семья Людвига Меерхольца, потомком которого являлся Александр Меерхольц, прибыла в Россию с одной из поздних волн иммиграции. Германия не проявила материнской любви и заботы к этому уважаемому роду и, поставив на колени два его последних поколения, лишила полноценного существования.

По приезду в колонию Куттер от государства на подъём Людвигом было получено двадцать пять рублей, лошадь, узда, телега и восемь саженей веревок. Через год его хозяйство составляло уже две лошади, две коровы, и была распахана одна десятина земли.

1914 год, январь. Саратов

Пятый день рождения Шурки происходит особенно торжественно. На праздничный обед пожаловали дорогие семье гости – крёстные родители мальчика, саратовский мещанин, Владимир Семёнович Белопахов с супругой, скромной, очаровательной Анной Фёдоровной.

В гостиной ещё стоит рождественская ёлка, украшенная пряниками и конфетами в ярких обёртках. Под бордовой кружевной скатертью дремлет большой обеденный стол. Он держит на себе великое множество угощений, распространяющих по дому совершенно невероятные запахи: суп с капустой и чечевицей, заправленный маслом, тушёная в пиве свинина, галушки на выжарках из свиного сала, варёный «в мундирах» картофель, густая заливная лапша, а также горячие пирожки с мясом, морковью и тыквой, посыпанные затиркой из муки и сахара. Причудливой формы фарфоровый чайник важно выпускает из задиристого носика аромат свежезаваренного степного напитка, который был бережно составлен Александром Петровичем из цвета липы, плодов шиповника и солодского корня. В стеклянной розовой пиале играет янтарь душистого мёда, а резную деревянную чашечку до краёв наполняет земляничное варенье.

Евгения Карловна сидит на широком, коричневого плюша диване. Мышиного цвета строгое платье, украшенное лишь скромной полосой белых кружев по воротнику, невероятно ей к лицу. На коленях Евгении располагается теперь уже самый младший в семье Меерхольц – Лев. Он изучает большую детскую книгу, то запихивая указательный пальчик в рот, то упорно тыча им в картинки:

– Ёшадь, мама, ёшадь!

Мама же, блаженно улыбаясь в ответ, тихо мурлычет:

– Лошадь, Лёвушка, лошадь. Умничка ты моя!.. Александр, какой Вы находите речь Вашего сына? Для двух с небольшим лет он говорит довольно достойно!

Александр Петрович подтверждающее кивает головой, хватает на руки пробегающего мимо него среднего сына, Ростислава, и несколько раз легко подкидывает его под потолок. Гостиная заполняется громким детским смехом и возгласами: «Давай, давай, папочка, ещё раз!»

Шура стоит у окна и, чуть отодвинув тяжёлую штору, внимательно смотрит сквозь летящий снег вниз, на проезжую дорогу. Там, похожий на медведя, неуклюжий дворник, замотанный толстым шерстяным платком поверх пальто, чистит снег, громко ругаясь на пробегающие мимо него авто и коляски, увлекаемые окутанными паром лошадьми. Шура худощав и выше положенного по годам, а выражение больших голубых глаз кажется слишком серьёзным. Бабушка Елизавета неслышно подходит и гладит его бритую голову, затем, крепко поцеловав в темечко, оборачивается на играющих:

– Сашенька, когда уже Серёжа наш подъедет? Поезд, поди, пришёл давно? За стол пора, остынет всё, да и Шурка, «клоп» наш, весь извёлся, от окна не отходит, ждёт.

Но ответ незамедлительно даёт Евгения. Она вскакивает с дивана и устраивается с Лёвочкой за праздничным столом:

– Вот что: этот ваш политизированный может и к ночи пожаловать! Обязательно по приезду в Саратов обойдёт всех своих дружков-бандитов, а потом уже и про нас вспомнит! Давайте уже кушать, праздновать!

Александр Петрович пытается робко возразить: